Никогда не было, но вот опять. Попал - Алексей Николаевич Борков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А как гений экзистенциализма обходится с коллегами — предшественниками и современниками. С каким легкокрылым изяществом разбирает их построения, вешает ярлыки, критикует и воздает должное! А какая начитанность и широта охвата! Одно слово — гений!
Разумеется не все написанное Николай Александровичем показалась мне полным бредом, далеко нет. При необходимости и цитат можно надергать чуть ли на все случаи жизни, и в его, пусть сугубо отвлеченных и заумных построениях, если хорошенько поднапрячься, можно увидеть не только отражение современной ему действительности, но и отблески будущих идеологических проблем. Самое забавное, что такие вот разумные пассажи роняются как бы вскользь между, делом, для затравки, а дальше следует многословная, заумная богословская трескотня, напрочь обесценивающая эти зерна здравомыслия.
Если и остальные мыслители, уплывшие на пресловутом пароходе, подобны Бердяеву, могу сказать одно — мудёр, ох мудёр Владимир Ильич. Он и страну спас от мозголомного философского словоблудия, а главное, самих мудрецов от безвременной кончины, на какой-нибудь, из очень северных, строек социализма, ну и «просвещенному» западу немного нагадил. А как иначе? Только представьте: прибыло разом несколько десятков профессиональных приседателей мозгами, ну и принялись окучивать бедных европейцев. Уверен, что их вклад в будущую европейскую либеральную толерантность просто еще не оценен. Нет на них современного Николая Бердяева.
Правда и минусы такого решения налицо. Избавившись от критиков, доморощенные марксисты, в конце концов впали в жуткий догматизм и за редким исключением советская филисофия, на мой взгляд выродилась в пустую, почти религиозную схоластику. Может я и ошибаюсь, но судя по событиям постперестроечного времени, если и ошибаюсь, то не сильно.
А я же, в философии и философах разочаровался окончательно и, выражаясь языком гения экзистенциализма, прозябал в навозе рационализма и духовной несвободы. Воспарять в горнии выси философско-мистических измышлений больше никогда не пытался, и бог даст, не буду пытаться и в дальнейшем. Накушался, одним словом.
Ну ладно, хватит себе мозги парить, спать уже пора. Вон дед на кровати за стенкой храпит давно. А я тут растекаюсь «мыслью по древу», а завтра на охоту с Архипкой. Зря, что ли арбалеты проапгрейдели, болтов наделали, все зайцы наши будут. Ну если не промахнемся конечно.
Глава восьмая
За хлопотами, как-то подкралось не заметно Рождество, и грянули святки. Прямо по Окуджаве:
Вот и январь накатил, налетел
Бешенный, как электричка.
У нас здесь хоть и не январь, а конец декабря — градус веселья зашкаливает нисколько не меньше, чем в новогодние праздники в том моем (склонен думать, что все таки, параллельном) мире. Я бы даже сказал гораздо сильнее, зашкаливает. Здесь не надеются на то, что их будут веселить по ящику Петросян и Дубовицкая с присными. Ввиду отсутствия телевизоров и записных юмористов, сами себя веселят. Люди они все, за редчайшим исключением, простые, сами поют, сами пляшут, сами шутят и сами же над своими шутками смеются, причем смеются не натужно, как сладкая парочка — Басков с Киркоровым по телеку, а вполне искренне и беззаботно. Святки же!
Редчайшее исключение — студент, хватанув у Бабы Ходоры, к которой они со священником зашли по старой памяти, пару рюмок крепчайшего самогона, оделся старухой и укатил с молодежью в соседнее село, где и оторвался по полной, удивив актерским мастерством простодушных пейзан.
Парни и девки потом с восторгом и смехом рассказывали, какие коленца выделывал, проникшийся народным духом, студент, пока коварный зеленый змий не свалил его замертво. Но и тогда его не бросили посреди дороги, а таскали с собой. В конце концов, бедный интеллигент был доставлен домой и передан в заботливые руки вдовушки, у которой он квартировал. Представляю, каким жесточайшим похмельем страдал он на следующий день. Надолго ж ему запомнится праздничное хождение в народ.
А мне святки неожиданно понравились. Я с удовольствием присоединился к детской компании: ходил колядовать, катался с горы на санках, смеялся вместе со всеми над плясками и ужимками ряженых, ну и, конечно, вместе с остальными пацанами, играл в хоккей. Похоже, хоккей, даже такой примитивный, без коньков и с самодельными клюшками понравился пацанам больше чем футбол. И чего это летом я так затупил, совсем забыл про хоккей на траве. Вот болван то! Хотя там у нас в травяной хоккей вроде только женщины играют. Но даже если и так, сосновским пацанам откуда это знать, я-то им не расскажу. Будут, будут они у меня летом по травке с клюшками бегать. Все лучше, чем кое как обутыми ногами, мяч, набитый соломой пинать.
А может девок научить? Представил, как местные девы носятся по полю в своих, длинных до пят, сарафанах, в платочках и с клюшками, засмеялся. Нет, девок играть в хоккей заставить не удастся. Такой продвинутый модерн село не переживет и пейзане забьют меня как мамонта, ни дед ни братья Щербаченки не спасут. Хотя кое что в направлении эмансипации одной девицы сделать нужно.
Вон она в окружении подруг тараторит чего-то, руками машет, а те хихикают и глазками стреляют в нашу сторону. Видно про нашу дружную четверку сплетничают. Ишь как зелеными глазищами сверкает и, кажется, в мою сторону поглядывает.
— Ленька…! Ленька! Немтырь ты че завис то? Катьку что ли не видел? — Антоха толкает меня в плечо. Блин нахватались пацаны от меня всяческих слов.
— Чего тебе?
— Чего, чего! Пошли, говорю, к вам, нарты возьмем и двинем кататься на Марьину Горку. Там спуск долгий, целую версту проехать можно.
— А чё! Пошли.
— Девок давай позовем. — Внес предложение Архипка. И тут же заорал: — Девки! Пошли кататься на Марьину Горку.
— А на чем кататься-то?
— Нарты у деда Щербака возьмем длинные такие.
Есть у нас такие санки узкие и длинные, с широкими полозьями, дед с сыновьями на них бревна весной по насту возят. И обзываются они нартами. Девчата немного приуныли — деда реально побаивались в селе. Архипка их успокоил:
— Не бойтесь девки! Дед Щербак разрешил нам с Ленькой санки брать.
Девчонки ожили,