Поцелуй бабочки - Натали Вокс

— О боже, — в ужасе прошептала она. — Все могли погибнуть.

— По моей вине… — тихо сказал он.

— Но если бы вы ничего не сделали, грузовик… — Она осеклась и судорожно вздохнула, представив себе страшную картину. Даже затормозив, грузовик обязательно раздавил бы их. — Если бы не вы, их ждала неминуемая смерть. Верно?

— Тогда я тоже так думал. Но если бы я получше прицелился…

Одри положила ладонь на его плечо и ощутила напрягшиеся мышцы.

— Простите меня. Я должна была сразу все выяснить. Сегодня утром я пыталась позвонить вам, — призналась она.

— Правда? — Он удивленно вскинул брови.

— Да. Чтобы извиниться и поблагодарить вас… Наверно, вы приехали сказать, что вашим родным понадобилась вилла?

— Нет. Я приехал узнать, как у вас дела.

— О… Так вы… останетесь?

— Если вы не возражаете.

— Что вы… Буду очень рада.

Они говорили вежливо, как двое незнакомцев, а Одри хотелось обнять его, самой почувствовать его объятия, прикоснуться губами к его губам, как тогда, в подземелье. Коротко вздохнув, Одри одарила его лучезарной улыбкой.

— Вы поужинали?

— Нет.

Она кивнула и пошла к вилле. Навстречу им вышла Аньеза. Витторио улыбнулся женщине, заговорил с ней по-итальянски, и Одри опять почувствовала себя нежеланной гостьей.

Они ужинали на террасе, обмениваясь пустыми, ничего не значащими фразами, но вскоре запас банальностей иссяк. Одри снова извинилась:

— Мне очень жаль, но я не сильна в светских беседах.

— Это неважно.

— Да, конечно. — Но она чувствовала себя последней дурой, раньше ей не доводилось ощущать ничего подобного. — Я даже не спросила, как ваши руки. Все в порядке?

Он опустил глаза, равнодушно посмотрел на ярко-красные костяшки и пошевелил пальцами.

— Все нормально.

Одри кивнула.

— Я попрошу Аньезу приготовить вам постель, — отрывисто сказала она и ушла в дом.

На следующий день было еще хуже. Отношения так и не налаживались. Она была слишком напряжена, а он скорее груб, чем вежлив. Но глупее всего было то, что Одри не могла вспомнить, как она общалась с ним раньше.

После на редкость молчаливого ланча Одри сделала вид, будто ей что-то нужно в деревне, и спаслась бегством. Она остановилась на полдороге и тоскливо уставилась в никуда. Такое положение могло продолжаться до бесконечности, выносить его больше не было сил. Если он не хочет с ней разговаривать… Она вернулась и застала Витторио в его комнате.

Он собирал вещи, злобно запихивая их в дорожную сумку.

— Вы уезжаете? — испуганно спросила Одри.

— Да, — глядя в окно, резко бросил Витторио.

— Но почему?

— Почему? — с горьким смешком переспросил Маричелли, стиснул кулаки и резко обернулся к ней — Потому что не могу этого вынести!

— Не можете вынести? — слабым эхом повторила она. — Меня?

— Да! Не могу больше желать вас! Не могу принимать холодный душ! Не могу чувствовать… К черту все!

Он вдруг схватил Одри, прижал к себе, заглянул в ее широко раскрытые удивленные глаза и начал целовать с жадностью, которая сначала ошеломила молодую женщину, а потом вызвала горячую волну ответного чувства.

Он сбросил на пол дорожную сумку и уложил Одри на кровать, продолжая целовать ее с нараставшей страстностью. Одри, опаленная жаром желания, горячо отвечала ему и обнимала так крепко, словно не собиралась отпускать до конца жизни.

— Хочу обнимать тебя обнаженную, — хрипло и настойчиво произнес Витторио, не отрывая губ от ее шеи. — Хочу покончить с этим мучением.

— Мучением? — вздрогнула она.

— Да! Не могу больше чувствовать себя беспомощным дураком! Не могу видеть твою боль и не знать, как ее смягчить!

— Мне уже лучше.

— Да, но это не моя заслуга. — Он поднял голову и простонал: — Когда я смотрю на тебя, у меня душа разрывается!

Витторио поправил прядь ее волос, выбившихся из прически, и беспомощно посмотрел в испуганные глаза Одри, и только тут она поняла, что перед ней страстный итальянец, мужчина с горячей кровью, а не холодный, сдержанный и расчетливый англичанин.

— Ты ни в чем не виноват… — начала Одри, гладя Витторио по спине.

— Разве? Твоя мать сказала, что Полу не хватает великодушия… А мне его хватило? — с горечью спросил он. — После катакомб ты была потрясена, измучена, испугана, а как я вел себя? Обвинял тебя, как будто сам безгрешен!

Его глаза блеснули гневом, словно прорвалась запруда, из Витторио хлынули горячие, страстные английские и итальянские слова, полные боли и отвращения к самому себе. Ошеломленная, Одри смотрела на любимого мужчину как загипнотизированная.

— Перестань, пожалуйста, перестань! — наконец крикнула она и, жалея его и себя, взмолилась: — Не надо! Это не твоя вина, всему причиной моя дерзость. Ведь я осуждала и даже обвиняла тебя! Если меня что-то и мучает, так это совесть.

— Правда?

— Да! Ты все устроил, всех известил. А я словно оцепенела, — пристыженно закончила она. — Если бы не ты…

— Если бы не я, — мрачно закончил он, — ты бы не испытала такого душевного потрясения! Я хотел обнять и успокоить тебя, но не посмел, думая, что ты возненавидела меня! Ты гуляла, ела, одевалась, а сама была как робот, как запрограммированная кукла!

— Неужели? — тревожно спросила она. — Просто я волновалась и плохо спала…

— Знаю! И это надрывало мне душу!

— Но теперь мне лучше, — ласково произнесла Одри, еще больше мучаясь угрызениями совести. Как можно было не видеть, что Витторио переживает именно из-за нее? — Прости меня.

— За что? За то, что ты живой человек?

Выражение его лица смягчилось. Витторио разгладил морщинку на ее лбу, вздохнул, вынул шпильки из прически Одри, распустил волосы по плечам и снова посмотрел в глаза.

— Я видела, как ты хлопотал в больнице, и чувствовала себя совершенно ненужной. Всю жизнь я была сильной и самоуверенной, а тут наблюдала за тобой, как беспомощный ребенок.

— В мою жизнь ворвалась упрямая, надменная женщина, смотрящая на мужчин свысока, как на жалких глупцов, поселилась у меня в доме, словно имела на это все права, и принялась распекать меня. А я не нашел ничего лучшего, как заняться чтением нотаций… А потом я поцеловал тебя, и все изменилось, пока не приехал Пол — твой Пол… — уточнил Витторио с ошеломившей Одри горечью.

— Он вовсе не мой Пол, — возразила она.

— Не твой? Тогда почему он приехал?