Таблетка от всего - Лора Патрик

— Я слышал то, что ты сказала. В ту ночь. О том, что мы живем старыми воспоминаниями, тайными встречами, увлечением. Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что тебя похищают. То есть… хочу. Мне нравится, как мужчине, что я еще могу заставить тебя так чувствовать. Но что касается того, чтобы путать прошлое и настоящее, я никогда…

Последовала долгая пауза. Его сузившиеся глаза следили за изящной рукой, протянувшейся через стойку и выбравшей одну-единственную вишню, которую она затем поднесла к губам. Ее белые зубки впились в роскошную мякоть.

— Ч-черт, — произнес он, запинаясь.

Она удивленно подняла брови.

— Проклятье, ты думаешь, я сделан из железа?

Она отрицательно покачала головой.

— Ты устроила этот ланч с целью вляпаться в неприятности.

Она кивнула утвердительно.

— Ты любишь неприятности.

Она снова кивнула.

— Ну, сейчас ты их получишь.

Его пальцы сомкнулись на ее запястье в момент, когда она невинно протянула руку за следующей вишней. Табурет качнулся, когда он стянул ее на пол и потянул за собой. Охваченные желанием, они двигались быстрее, чем банковские грабители, уходящие от погони.

На полпути через холл и подальше от слишком яркого света он остановился и привлек ее к себе. Казалось, его захватила спешка иного рода. Его руки гладили тонкую шелковую ткань, массировали спину, сжимали ее. Целая серия умоляющих, страстных, дразнящих поцелуев угрожала лишить ее способности думать.

Но не полностью. Она стянула пиджак с его плеч. И когда он поднял голову, чтобы перевести дух, стала расстегивать пуговицы на его белой рубашке. Галстук, попавшийся под руку, заставил ее хихикнуть, но когда она увидела жар, кипящий в его глазах, смех замер у нее в горле и взамен пришло более мягкое, темное чувство, такое сильное, что у нее перехватило дыхание.

Не приступ желания увидела она в его глазах, а любовь. Очарованность самого волшебного свойства. Жажда и самоотдача, меняясь от страсти, делались богаче и опаснее из-за желания.

Медленно, сознавая, что он на нее смотрит, она расстегнула последнюю пуговицу на рубашке и распахнула белую ткань. Ее пальцы двинулись вверх по его загорелой руке, по твердым мускулам и жестким, пружинистым волосам. Ток исходил от его кожи. Его сердце запрыгало, когда кончики пальцев коснулись его сосков. Он шумно вдохнул полный глоток воздуха, когда ее руки обвились вокруг его шеи и груди прижались к его груди. Только прохладный черный шелк разделял их, но он недолго оставался прохладным.

Голос его звучал, как будто он только что проглотил целую чашку патоки.

— Продолжай, солнышко, и мы начнем заниматься любовью прямо в холле.

— Боюсь, что это твоя проблема, — прошептала она. — Я занята.

Она расстегнула его кожаный пояс, потом откинула голову, глядя на него сквозь завесу ресниц и вытягивая пояс.

— Ты попался в когти бесстыжей развратницы, Риордан. Крепись, потому что ты ничего не можешь сделать. Я тебя похитила.

— Мне нравится эта фантазия.

— Я так и думала.

— Но ты не думаешь, что у меня есть шанс… — хрипло прошептал он, целуя ее в шею.

Поцелуи заставили ее задрожать.

— …Что я мог бы принять участие в совращении?

— Нет.

Она должна быть твердой.

— Нет?

— Нет. Я решила…

На мгновение, когда его щека коснулась ее плеча, она забыла, что она решила. Затем вспомнила:

— Я решила, что мне это нравится. Ты в моих когтях. Похищенный и беспомощный. Может быть… я заставлю тебя терпеть пытки долго-долго.

Его пальцы погрузились в ее волосы, укрепляя ее для глубокого поцелуя, который оказался горячее пара и горел, как клеймо. Он заставил ее отступить назад; не прерывая поцелуя, стряхнул один башмак, а затем другой. Когда они остановились, Карен смутно заметила шоколадного цвета простыни, одеяла цвета ванили и пространство огромной кровати на расстоянии шага. Она увидела также, что ее «жертва» способствует своему принудительному совращению, освобождаясь от брюк и прочего с молниеносной скоростью.

Затем он принялся за нее. Медленно опустил вниз по плечам тоненькие бретельки комбинации, открыв своему взгляду ее упругие набухшие груди, затем также медленно позволил шелковой ткани соскользнуть вниз, на бедра и, наконец, лечь у ее ног. На ней остались только чулки и черный кружевной пояс. И ничего больше.

Карен никогда прежде не боялась высоты, но, заглянув в глаза Крэйга, испытала приступ головокружения, очнувшись, почувствовала, что ее поднимают на руки и кладут на середину постели. В следующее мгновение Риордан покрыл ее собой, руками, губами.

Его ладонь обхватила ее грудь, нежно сжимая упругую белую плоть, палец ласкал темно-розовый сосок, пока она не почувствовала горячую сладостную, ужасную боль. Это ощущение повторилось снова, когда он, расстегнув пояс и опустив с нее чулки, стал следовать за ними бархатными поцелуями.

Карен занималась с мужем любовью миллион раз. Но не так. Они устроили фейерверк в бунгало, тогда, поздним утром в сентябре. Но даже тогда… было не так.

Желание нарастало все эти недели, но прежде не было времени, чтобы побыть вдвоем. Наслаждение наполняло ее всю, и она открывала для себя новизну своего любовника, новизну чувства к человеку, которого она когда-то знала.

Ее кожа начала лосниться. Его кожа стала скользкой. Даже неистовство прикосновений не утоляло их взаимной жажды друг друга. Карен хотела его со страстью, рвавшейся прямо из глубины души. Где-то там было солнце, проникавшее сквозь спущенные жалюзи, пушистое одеяло, скомканное, шуршащее, мешающее. Но все, что она сознавала, была волна тепла, исходящая от Крэйга, текущая по ее жилам как жидкий огонь.

Крэйг поднял голову. Его глаза, блестящие, как черные агаты, оглядывали ее спутанные влажные волосы и искусанные губы, быстро вздымающуюся грудь. Не отрывая от нее взгляда, он открыл ящик в ночном столике, пошарил там и достал маленький пакетик.

— Ты думала, что я рискну тобой, мое солнышко? — прошептал он.

Его губы коснулись ее губ. Это был больше чем поцелуй, они разделяли острую близость, они наконец были вместе… и будут. Она чувствовала его любовь так же отчетливо, как силу его желания. И затем она обвила руками его шею, и он оказался сверху.

Это длилось долго и было и земным, и утонченным, и парящим эмоциональным полетом над пиками и равнинами чувственности. Ощущение чуда наполняло ее и было столь пронзительным и сильным, что затмевало все остальное. На вершине, прежде чем наслаждение потрясло их обоих, она успела прошептать:

— Я люблю тебя.

Он слышал ее. Если совесть этим утром требовала не торопить ее с любовью, теперь Крэйг жалел, что не затащил ее в постель давным-давно. Если бы он знал, что она готова сказать эти три слова, он бы так и сделал.