Планета обезьян. Война - Грэг Кокс

«С людьми покончено, – сделал вывод Морис, – но какой ценой?»

Морис наблюдал за тем, как Цезарь встал на колени рядом с гориллой. Он не отрываясь смотрел на Луку, и его глаза были сухими, но переполненными эмоциями. Лука слабо улыбался в ответ. Уже угасая, Лука тем не менее смог поднять руку и протянуть ее Цезарю, который крепко ее сжал. Другой рукой Лука показал жестами: «По крайней мере на этот раз… я смог тебя защитить…»

Цезарь молча смотрел на Луку, пока тот наконец не разжал свою руку, которая медленно опустилась на снег. Морис почувствовал, как у него разрывается сердце. Он, Цезарь, Ракета и Лука слишком много испытали за последние несколько лет. Плохая Обезьяна, который почти не знал героическую гориллу, был достаточно умен и хранил уважительное молчание.

Девочка, которая тихо наблюдала за мучительной сценой, удивила Мориса – она сползла с его спины и встала на землю. Пораженный, вместе с другими он наблюдал за тем, как ребенок бесстрашно подошел к Луке и взобрался к нему на грудь. Она пристально смотрела на Луку – ее маленькое личико было всего лишь в сантиметрах от его громадной морды, и ее влажные глаза были наполнены таким искренним чувством, которого Морис раньше никогда не замечал. Наверное, последние моменты жизни гориллы повлияли на нее сильнее, чем смерть человека, которого Цезарь застрелил на устричной ферме.

«Конечно, она странная, – сказал он себе, – но с большим сердцем».

Морис вдруг подумал, чтó сделал Лука, чтобы тронуть ее сердце, как в тот же самый момент самец гориллы, все еще цеплявшийся за жизнь, которому, может быть, и жизни осталось всего на несколько ударов сердца, пристально посмотрел на человеческого ребенка. Девочка достала у себя из-за уха маленькую веточку с цветком и осторожно сунула ее Луке за ухо. Слабая улыбка ненадолго показалась на его лице, смягчая его устрашающие черты, потом свет в его глазах угас, и улыбка исчезла вместе с жизнью.

Лука, их лучший друг и союзник, умер.

Цезарь остался рядом с безжизненным телом обезьяны, пристально глядя на него. Сложное чувство – смесь ярости и вины – появилось у него в глазах. Ракета и Плохая Обезьяна оставались на расстоянии, давая Цезарю возможность быть наедине со своим горем, но Морис почувствовал, что он должен что-то сказать.

– Я знаю, как много ты потерял, – знаками показал орангутанг. – И сейчас мы потеряли еще одного. Неважно, что мы сделаем, наша месть не вернет твою семью.

Цезарь, обернувшись, посмотрел на него. Лицо вожака напоминало каменную маску.

– Пожалуйста, – настойчиво продолжал Морис. – Еще не слишком поздно уйти отсюда. И присоединиться к остальным.

Ракета яростно возразил на предложение Мориса.

«Лука жизнь отдал! – сказал он на языке жестов. – Мы не можем повернуть обратно!»

Морис понимал эмоциональное желание Ракеты продолжить миссию в честь Луки, но именно Цезаря Морис хотел заставить увидеть причину. Смерть Луки, какой бы трагической она ни была, не должна вызвать новые жертвы среди обезьян и людей.

– Цезарь, – взмолился он, воздев руки.

Но Цезарь отвернулся от него – он ничего не хотел слышать. Он мрачно покачал головой, потом заговорил.

– Они должны заплатить…

Его слова наполнили Мориса отчаянием и разочарованием. Цезарь был их великим вожаком и освободителем, вытащившим обезьян из невежества и дикости и поведшим их к свободе. Двенадцать зим он боролся, строил планы и жертвовал многим, хотя очень часто все было против него. Он был величайшей обезьяной, которую когда-либо знал Морис. Морис был обязан ему всем, включая остроту своего ума.

Но сейчас Морис, посмотрев на Цезаря, решил, что тот имеет недостатки.

«Сейчас ты говоришь как Коба», – показал он жестами.

Цезарь повернулся и взглянул на Мориса, явно задетый брошенным ему обвинением. Его лицо потемнело, когда он снова посмотрел на своего старого друга, который всегда был на его стороне с тех пор, когда они в первый раз встретились в убежище для приматов много лет назад. Ракета, не веря своим глазам, в ужасе смотрел на них – он никогда раньше не видел, чтобы Цезарь и Морис ссорились. А Плохая Обезьяна выглядел смущенным.

Наступило тяжелое молчание – неприятная сцена могла разрешиться жестокими поступками, – и все закончилось только тогда, когда Цезарь снова заговорил. Едва сдерживаемая ярость звучала в каждом слове.

– Я сделал ошибку, взяв вас с собой. Это моя борьба. И я один закончу ее, – он обвел свирепым взглядом остальных обезьян. – Если я не вернусь к утру, уходите. Присоединитесь к остальным.

Наконец он поднялся, оставив тело Луки, и взял у Ракеты ружье с примкнутым штыком. Не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел в сторону каньона, где, вне всякого сомнения, его ждали люди и Полковник.

Морис спросил себя, доведется ли ему снова увидеть друга.

15

Ночь скрывала передвижение Цезаря, когда он скрытно спускался по крутой, заваленной снегом стене каньона, чтобы достичь широкого выступа, который он видел в бинокль. Серп луны давал достаточно света, чтобы можно было видеть; сам же он старался держаться в тени скал, постоянно оглядываясь, нет ли поблизости других солдат, обходивших дозором окрестности. Цезарь задавался вопросом, стало ли уже известно о пропаже тех двух солдат на склоне горы. Если да, то вполне возможно, что охрану лагеря усилили и Полковник был начеку.

«Есть только один способ проверить», – подумал он.

Над широким каменным выступом, словно дурное предзнаменование, возвышалась сторожевая башня, вздымавшаяся вверх со дна каньона, которого все еще не было видно. Установленные на полпути прожекторы освещали нижние склоны горы, заставляя Цезаря двигаться осторожнее, чтобы не попасть в их яркие лучи. Тяжело дыша, Цезарь замедлил шаг, приблизившись к загадочным Х-образным сооружениям на краю горы. Люди, которые воздвигали эти кресты, с заходом солнца ушли, но сами кресты остались. Глаза Цезаря расширились, когда он разглядел, что к крестам веревками были привязаны едва различимые в темноте фигуры, слабо пытавшиеся освободиться от своих пут.

«Что это?..»

Замешательство сменилось ужасом, когда он подошел ближе и увидел, что эти жалкие фигуры были обезьянами, числом их было двенадцать, они были почти без сознания и едва дышали, привязанные к Х-образным крестам за руки и ноги. Ошеломленный, Цезарь переводил взгляд с одной обезьяны на другую, его разум мутился от ужасного спектакля, разыгрывавшегося перед его глазами. Даже в прежние времена, когда люди относились к обезьянам как к животным, он не видел ничего более зверского или бессмысленно-садистского. Цезарь видел войну, видел ужасы войны, но… никогда не видел ничего подобного.

Спотыкаясь, он подошел к распятым обезьянам, но его отвлек глухой рокот, поднимавшийся из каньона, который намекнул ему о том, что он увидит нечто еще более ужасное, чем мучающиеся обезьяны перед ним. Пугающий звук эхом повторял жалобные стоны и завывания страдающих обезьян, только он был гораздо сильнее. С бьющимся сердцем Цезарь отвернулся от крестов и побежал к краю выступа, где его томящиеся в ожидании глаза увидели, как сбываются самые худшие его страхи.