Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

Насколько мне стало понятно из обрывков разговоров и отданных распоряжений, атаман решил переправиться этой ночью выше по течению, а с утра выдвигаться к месту татарского лагеря и с ходу атаковать его. Нашей задачей было засветло собрать плоты, натянуть через реку канат, соорудив таким образом примитивную переправу, и провести разведку противоположного берега. Татарские разъезды в это время года редко, но бывают, каждая сторона, как может, охраняет условную границу, которой является Днепр. Конечно, их частота и численность осенью сильно падала, да и заметить с плоского левого берега что-то на воде непросто, учитывая, что берега сплошь заросли лесом с обеих сторон. Но трудно — не значит невозможно, поэтому засветло никто на плотах через реку не плыл. Двое казаков на плоскодонке переправились на левый берег, перетащив с собою канат, и прочно привязали к дереву. Сами, выйдя на границу прибрежного леса со степью, с деревьев контролировали окрестности. Разгрузив заводных коней, их погнали обратно в деревню, а мы тем временем, быстро перекусив, начали собирать два плота для переправы. Камышовые снопы приматывали друг к другу и к поперечной доске, затем четыре такие заготовки сверху настилались продольными досками, которые крепко приматывались к поперечным. В результате получался плот четыре на восемь шагов, который лежал на пятидесяти — шестидесяти снопах камыша. Из тонких стволов по краям крепились перила на уровне пояса, вдоль центральной линии плота, из ошкуренных тонких стволов устанавливались четыре треноги, вклинивались между досками плота и надежно крепились к поперечным доскам, а к вершинам треног приматывали снизу по медному кольцу. Как нетрудно было догадаться, после того как плоты спустят на воду, через кольца пропустят канат, пересекающий реку, и таким образом получится нехитрая паромная переправа. Видно было, что это уже не однажды проделывалось, никто ничего не спрашивал, и часа за два плоты были собраны. Сумрачный осенний день подходил к своему завершению, и, не дав нам присесть, атаман скомандовал спускать плоты на воду и начинать переправу. Перекинув с берега на плоты несколько оставшихся досок, казаки по неустойчивому мостику за узду заводили на плоты коней и привязывали их к поручням плота. На каждом плоту разместили по восемь коней и дюжине казаков. Трое остались на правом берегу приглядывать оставшихся коней и поджидать Непыйводу с казаками. Затянув доски, служащие мостиком, после посадки на первый плот и обмотав ладони тряпками, чтоб не стереть их о мокрый жесткий канат, все дружно ухватились за веревку, и тяжело груженные плоты медленно двинулись через реку. Ближе к середине, где течение стало заметным, треноги начали опасно скрипеть, пытаясь вывернуться из креплений или вывернуть доски, к которым они крепились, но все было сделано надежно, и мы продолжали дружно тянуть канат, пытаясь поскорее покинуть стремнину. Мокрая веревка выскальзывала из рук, но мы упорно тянули, и река неохотно выпускала нас из своих тисков. Постепенно далекий левый берег стал ближе, течение реки начало замедляться, и мы, переведя дух, уже не рвя жилы, потихоньку подтягивали плот к берегу. Наконец наш первый плот уперся в илистую твердь, и мы, разобрав передний и задний поручень, кинув доски с плота на берег, начали высадку. Атаман оставил на каждом плоту по четыре самых сильных казака, которым, после того как все остальные сойдут на берег, предстояло перетянуть плоты обратно. Выставив дозорных, атаман отправил всех собирать хворост и готовить места для костров, что было совсем не просто, учитывая, что вокруг уже стояла темная осенняя ночь. Благо хвороста возле нас было вдоволь: насобирав на ощупь первые охапки, быстро разложили в яме первый костер, и уже в его неровном свете продолжили обустройство ночлега. После того как мы натащили еще десяток куч сушняка, атаман отправил нас заняться лошадьми и ложиться отдыхать возле костра, пока есть время. Поскольку мне удалось по дороге упросить атамана поставить меня завтра в головной дозор, вместе с опытными казаками Сулимом и Иваном Товстым, от ночного дежурства меня освободили. Расседлав коня, перекусил пирогами, которыми снабдили в дорогу и мать, и тетка Тамара. Расстелил на земле попону и, укрывшись накидкой, сшитой из овечьих шкур, повернулся спиной к тлеющим углям, положил голову на седло и сразу уснул.

Утро порадовало нас туманом, в котором все происходящее стало нереальным, как картинка неоконченного сновидения. Только промозглая сырость, донимающая до костей, крепко привязывала к реальности, заставляя тело двигаться и искать кобылу.

— Татарка, Татарка, где ты, скотина, иди, солнышко, хлебца получишь! Ах вот ты где, зараза! — Наконец-то увидел вредную скотину среди коней, которых двое казаков щелканьем нагаек и окриками загоняли от реки, где они паслись, к нашему лагерю. Дав ей в зубы краюху хлеба, которую та тут же проглотила, накинул уздечку и повел седлаться.

Атаман обговорил будущий маршрут следования с Иваном и Сулимом, используя в качестве ориентиров какие-то им одним известные приметы, и оставил меня для связи с основным отрядом. Мы, не мешкая, выдвинулись в путь. По мере того как отъезжали от реки, туман подымался, и, хотя солнца не было видно из-за туч, затянувших небо, видимость была достаточно приличной. Двигались мы рывками: тщательно оглядев открытое место, быстро его пересекали, основной отряд выжидал в ложбинке либо под холмом, пока мы осторожно осматривали следующий участок. Отъехав от реки в степь, мы повернули на юг и какое-то время двигались вниз по течению, затем Сулим и Иван, ориентируясь по каким-то приметам, повернули на запад, в сторону Днепра. Движение наше сразу замедлилось — любой открытый участок нами тщательно осматривался, затем мы его быстро пересекали и, осмотрев окрестности с новой высотки, давали сигнал двигаться основному отряду. Мой маскхалат, который был продемонстрирован старшим товарищам, как только мы двинулись в путь, и служивший всю дорогу темой для бесконечных приколов с их стороны, в конце концов был признан годным к службе, и мне доверяли право первому, оставив коня за склоном, осматривать прилегающую местность. Богдан, видимо, в качестве компенсации за то, что он не мучил нас кошмарами прошлой ночью, постоянно врывался и заполнял сознание потоками буйной радости. Его радовало все — это бескрайнее желто-зеленое море степи, в которую серебряными нитями вплеталась полынь, то, что он скачет на коне, рядом с казаками, в головном дозоре, ястреб, который черной точкой легко и плавно скользил по серому небу.

За вчерашний и сегодняшний день мне наконец-то удалось понять закономерности в его появлениях. Богдан самостоятельно выныривал на поверхность сознания, либо когда спокойная обстановка меня расслабляла, например при спокойной езде, когда сознание теряло внутреннее сосредоточение и напряженность, либо при откате, после сильного напряжения, как было после схватки с Оттаром. И наоборот, как только мне удавалось вынырнуть из его волн радости и сконцентрироваться, вызывая чувство озабоченности или тревоги, Богдан отодвигался вглубь, давая мне возможность для принятия решений. Всю дорогу мне не удавалось понять по его реакциям, воспринимает ли он всерьез то, что мы делаем, обрабатывает ли его сознание то, что мы видим. Ответ пришел неожиданно и очень вовремя. Стоило мне подняться на очередную высотку и начать осматривать местность, как Богдан включил в голове сирену тревоги. Чувство тревоги было столь сильным, что я отпрянул с вершины навстречу поднимающимся Ивану и Сулиму.