Выкуп за собаку - Патриция Хайсмит

— Что вы собираетесь делать с этим человеком помимо того, что показать его психиатру? — спросил Эд.

— Ну... в течение нескольких недель он будет под наблюдением. Возможно, под замком. Как с ним поступят дальше, меня уже не касается.

«Как всегда», — подумал Эд. Всегда есть кто-то наверху, кто все решает; кто-то, кого никто никогда не видел и кого в каком-то смысле вовсе нет.

— Не хотите поговорить с Роважински? Он в камере, прямо здесь.

Эд резко вскочил:

— Нет-нет, спасибо. Какой смысл? Собака моя мертва. Кстати, сколько полицейских дежурит в Риверсайд-парке?

— О... сто, может, больше. Вам не повезло, мистер Рейнолдс. Я знаю, парк — не самое лучшее место после наступления темноты.

Эд почувствовал, как в нем закипает гнев. Бессмысленный, причиняющий боль только одному ему. Он попытался взять себя в руки, но его злость нашла другой выход.

— И этот молодой офицер... Духамель? Он упустил поляка?

— А, патрульный Думмель! Да. Он новичок, совсем недавно в полиции. Он совершил ошибку. Роважински поймал другой офицер, не Думмель. Думмелю еще учиться и учиться.

— А что это за история с полтысячей долларов?

— Вы знаете об этом?

— Духамель только что рассказал мне.

— Рассказал, что взял их? — Маленькие глазки полицейского расширились.

— Нет, он говорит, что не брал. Говорит, что поляк оболгал его. А вы что думаете?

Макгрегор опустил глаза на стол, затем перевел взгляд на свои ноги.

— Думмель позвонил вам?

Эд задумался, чувствуя глубокое отвращение ко всему, что сейчас творилось здесь.

— Да.

Макгрегор пожал плечами.

Эд догадывался, что Макгрегор не знает, что сказать, чтобы сохранить видимость приличия. Должен ли полицейский защищать другого полицейского, заинтересовался Эд, что бы тот ни совершил? Наверное.

— Относительно пятисот долларов, недостающих в тех деньгах, которые мы нашли у Роважински. Нет никаких указаний на то, как он потратил их. Мы спрашивали у Думмеля, да. Всем нам кажется странным, что Думмель поймал этого парня, а потом оставил его на полчаса, пока разговаривал с вами о второй тысяче долларов. Верно?

— Верно, — вяло подтвердил Эд. Ему было наплевать. Черт с ней, с полицией. Они даже не нашли тело его собаки. — Так что я вам очень благодарен, капитан.

— Не забудьте свои деньги, мистер Рейнолдс! И распишитесь, пожалуйста, здесь.

Эд даже не прочитал бумагу, которую подписывал.

— Это расписка в том, что вы получили тысячу двести двадцать долларов, — объяснил Макгрегор. — И мы, конечно, достанем недостающие деньги. Наложим арест на выплату пособия этому парню.

Эд безразлично кивнул и направился к двери.

Он шел по знакомой улице к дому. Риверсайд-Драйв. Какой странный город Нью-Йорк: восемь миллионов жителей, и никто никого не знает, а на самом деле и не хочет знать. Просто скопление людей, которые делают деньги, а не сообщество братьев по разуму. У каждого, конечно, найдется несколько друзей — эти связи тянутся по карте Нью-Йорка, словно тонкая паутина: дружба часто не в ладах с географией. Каждый на свой лад пытается отгородиться от толпы незнакомцев, потенциальных врагов. И Духамель, или Думмель (скорее всего, его фамилия превратится в Думмель в следующем поколении), правда ли он честен? Вдруг ему нужны деньги? Может, в этом замешана девушка? Эд остановился и повернулся к реке. Подумал, не вернуться ли в участок, чтобы сказать им, что его лично не интересует, взял Думмель пятьсот долларов или нет. Нет, такой жест выглядел бы слишком театрально, решил он. Да и полицию это не волнует.

Эд нажал на кнопку звонка, и Грета, посмотрев в глазок, впустила его. Он молча обнял ее. Потом снял пальто и, увидев белый конверт в кармане пальто, вытащил его.

— Что это? — спросила Грета.

— Мне вернули тысячу двести долларов. Обещали возвратить остальное. — Он бросил конверт на стол в прихожей. Поводок Лизы, висевший в шкафу, легонько стукнулся о дверцу, и в квартире повисла тишина. Эд вдруг заметил, что Лизина плошка для воды больше не стоит на кухне: Грета успела убрать ее. Когда? В понедельник, пока его не было дома? Надо выбросить и поводок или засунуть подальше, но только не сейчас.

— Что ты думаешь об этом молодом полицейском? Духамеле?

— Почему ты спрашиваешь? Он немного странный. — Грета чувствовала людей, и Эду было интересно, что она скажет.

— Ты считаешь, он честный человек?

— Да. Но слабый. — Грета заторопилась на кухню.

Эд последовал за ней:

— Слабый в каком смысле? — Эд ожидал, что жена спросит: «Почему тебя это интересует?» или «Какое это имеет значение?». Духамель дважды виделся с Роважински и этим был важен для Эда. Он служил неким связующим звеном между ним, Эдом, и тем исчадьем ада.

— Не знаю. Он молод. Слишком молод, — сказала Грета, открывая дверцу духовки. — Я не чувствую в нем силы. — Она вытащила топкий, подрумяненный батон хлеба, пахнувший маслом и чесноком.

— Его капитан в участке думает... кажется, думает, что он, возможно, взял пятьсот долларов. Или они просто не знают. А ты как считаешь? — Эд понял, что задает эти вопросы, чтобы избавиться от мыслей о Лизе.

— Нет, я в это не верю, — ответила Грета. Она выглядела усталой.

Им надо пораньше лечь спать, подумал Эд. А что потом? Вряд ли усталость поможет заснуть. И ему нужно сегодня вечером почитать часок-другой по меньшей мере. От него ждут рецензии на две книги, по его мнению невообразимо скучные, но которые, как он знал, «К и Д» все равно напечатают, независимо от его мнения. Одна — об охране окружающей среды, другая — тоскливейший том в четыреста страниц под названием «Горизонт и чайка» (никогда бы не видеть этого заглавия) о первом путешествии молодой американки в Англию и разворачивающемся на этом фоне романе. Непохоже, что «К и Д» заработают кучу денег на этих книгах. Потом он ляжет, обнимет Грету, как самого близкого человека, как свою мать или сестру, женщину, которая успокоит его. Эд поставил стакан с виски на стол и, резко вскочив, выбежал в ванную. Он наклонился над раковиной и, обхватив голову руками, дал волю слезам. Он включил воду, чтобы заглушить звуки. Ладно, сказал он себе, одна долгая минута, максимум две, и на этом все кончится. Как с Маргарет. Он вытер нос туалетной бумагой, торопливо сполоснул лицо холодной водой и пригладил волосы. Хватит, точка. Прощай, малютка Лиза.

Грета поставила на стол тарелки и откупоренную бутылку охлажденного рислинга. Эд включил радио и уменьшил громкость. Концерт Моцарта. У него не было аппетита, без Греты он вообще не проглотил бы ни кусочка. На жене была розовая блузка с темно-розовым цветочным рисунком. Эд вдруг вспомнил, что в тот вечер, когда они познакомились, на ней тоже была розовая блузка. Это произошло на вечеринке, устроенной Лео в честь какого-то типа, на Восьмой улице. Грета была болезненно робкой, сидела в полном одиночестве, стиснув в руке стакан, из которого не пила, и ни с кем не разговаривала.