Мой босс - Оборотень - Лана Черная

И сейчас моя Мятная девочка смешно сопит мне в плечо и даже не подозревает, как была права. Той ночью в лесу псы пришли с одной целью: убить ее и наших детей.

Ради. Полгода назад.

— Как же я соскучилась, Радка, — смеется подруга, обнимая и забирая у меня небольшую дорожную сумку.

Я только сошла с поезда. Воздух родного города вдохнуть еще не успела, как Лорка едва не сшибла меня своей неотразимостью, радостью и едва сдерживаемым желанием выведать все подробности моего “горного” романа.

— Брось, неделя всего прошла, — беру Лорку под руку и позволяю себе расслабиться.

А ведь всю дорогу как на иголках просидела. Постоянно казалось, что за мной кто-то наблюдает: позвоночник чесался нещадно. А ночью не давала себе заснуть тяжелым роком в наушниках и физическими упражнениями. Вымоталась, сама не понимая, что так сильно меня встревожило.

Но Лорке об этом лучше не говорить, а то она развернет целую масштабную операцию, с нее станется. А я уже взрослая и не нуждаюсь ни в чьей опеке, даже если это моя лучшая подруга. Но все равно тянет обернуться. И я, слушая вполуха болтовню подруги, все-таки бросаю короткий взгляд через плечо, и перестаю дышать. Там, в не замирающем потоке пассажиров и провожающих, стоит мужчина.

Привалившись плечом к колонне платформы и спрятав руки в карманы брюк он неотрывно смотрит на меня. Темные волосы взъерошены и ладонь зудит странным ощущением. Кожа пахнет деревом и снегом, а еще мужчиной, что ловит мой взгляд.

И я спотыкаюсь, останавливаюсь.

Сбрасываю руку подруги. Отмахиваюсь.

Его синие глаза притягивают как магниты. И я послушно иду сквозь толпу, не обращая внимания на косые взгляды прохожих. Как отрицательно заряженная частица стремится к положительной, слетев с орбиты. Потому что невозможно противиться притяжению.

Лорка хватает за руку, когда до незнакомца в черном распахнутом пальто остается всего несколько шагов. Разворачивает так резко, что я оскальзываюсь, нелепо взмахиваю руками и падаю пятой точкой на обледеневшую платформу.

— Боги, Радка, — охает Лорка, попутно послав кого-то далеко и надолго. — Да что с тобой такое? — тревожится, когда я вместо того, чтобы подняться, кручу головой, выискивая незнакомца с глазами-магнитами.

Но того и след простыл. И внутри протяжно завыло зимним ветром.

— Проклятье, — стону, дергая ворот куртки, дрожащими пальцами пытаясь подцепить “бегунок” молнии.

Подруга перехватывает мою руку и сама ловко расстегивает на мне куртку. Шумно выдыхаю и осторожно поднимаюсь на ноги. Те дрожат, разъезжаясь в стороны, как у незадачливого хоккеиста, впервые ступившего на лед.

Колонна оказывается очень кстати. Приваливаюсь к ней плечом, шумно дыша. Зажмуриваюсь, прячась от тревоги подруги, и прислушиваюсь к вьюге за грудиной.

Странное ощущение, словно внутри поселился дикий, неприрученный зверь. Запертый в клетке человеческого тела и одинокий. Упираюсь затылком в неожиданно теплый бетон, выдыхаю.

— Это просто бессонница, — отвечаю на все вопросы Лорки одним махом, заодно и себя убеждая в этом.

Бессонница, почти сутки пути и пара горячих ночей до этого. Или не пара. Память вот тоже подводит.

— Это ничего, — подхватывая меня под локоток так крепко, словно в стальные тиски зажала, успокаивает Лорка, — вот отоспишься и все вспомнишь.

Не вспомнила. Проспала почти двое суток, а кроме черной вязи татуировок на смуглой коже, ничего в памяти не всплыло. Я уже даже начала сомневаться в реальности мужчины и жаркого секса с ним.

Подруга разубедила.

— Ты пахнешь иначе, — отставила чашку с чаем и принюхалась, словно полицейская ищейка. — Мятой. Вкусно, — улыбается. — Хоть сейчас в чай добавляй.

Точно! Запах!

Горечь полыни и сладость мяты. А еще мороз, подснежники и древесная нотка меда. Он пах медом. И глаза у него синие-синие, как зимнее небо на вершине гор.

— А татуировки нарисовать сможешь?

Глянула на задумчивую подругу, теребящую серьгу в ухе, и кивнула. Нарисовать можно, наверное.

Если закрыть глаза. Вдохнуть аромат мужского тела. Пальчиками прочертить путь вдоль первой черной нити на шее, скользнуть по широкому плечу и задержаться на шраме, небрежной кляксой разорвавшем рисунок груди…Коснуться губами белесого следа и продолжить свой путь под тихое рычание…выплетая все новые и новые линии…

— Красиво, — протягивает Лорка, когда я кладу перед ней белый лист, расписанный причудливым узором. — Теперь можно будет попробовать найти твоего мачо-мена.

— Зачем? — спохватываюсь, когда подруга ловко прячет рисунок в сумочку. — Мне…мне ничего не нужно от него.

— А зря, — фыркает Лорка уже в дверях. — Судя по тебе, секс был чумовой. Мне бы повторить хотелось, как минимум. А еще лучше получить такой экземпляр в безраздельное пользование.

— Лорка! — шиплю, чувствуя, как нещадно краснею.

— Ой, недотрога ты моя, — смеется, чмокая меня в щеку. — Не волнуйся, ни слова о тебе. А вот убедиться, что он не одарил тебя чем повеселее крышесносного оргазма, стоит.

— О! — прикрываю рот ладошкой.

А ведь Лорка права. Первое, что нужно было сделать, — сдать анализы. А я тут в воспоминания ударилась. И совершенно не подумала о собственном здоровье. Да я даже не помню, предохранялись мы или нет. А если…

— Я рада, что в тебе проснулось здравомыслие, — перебивает подруга мои тревожные мысли. — Страсть — это конечно здорово, одобряю. Тебе, в твои нежные двадцать семь, стыдно не познать магию секса, так что давно пора. Но осторожность — залог долгой и здоровой жизни. Так что я в тату-салоны, а ты — к гинекологу.

— А еще не помешало бы найти новую работу, — вздыхаю, закрывая за подругой дверь.

Но работа нашла меня сама. Там, где я совершенно не ожидала.

Сначала была она. Невысокая беременная женщина с длинными кудрявыми волосами, самая заурядная, в простом белом пальто и смешной шапке. Шапка эта без конца наползала на глаза, пока женщина неуклюже пробиралась по снежным валунам. Смешная, но такая…светлая, чистая, что у меня невольно зачесались пальцы.

Я не рисовала уже давно. С того дня, как мой начальник неожиданно решил, что больше не нуждается в моих услугах. Ему, видите ли, не по карману мои идеи.

Карандаш в моей необъятной сумке нашелся быстро, как и блокнот, давно забытый на самом дне. Среди моих коллег уже никто не рисует на бумаге, все давно и безнадежно освоили новомодные программы дизайна и рисования. Я тоже умела в них работать, но машина, даже самая навороченная, никогда не передаст все краски жизни.

Как сейчас, когда на белом листе появляются разметавшиеся из-под шапки кудри, теплая улыбка и мужские ладони, поймавшие в плен милое женское личико.