Ангелы террора - Сергей Шхиян

Почему-то реплика худосочного идиота из Херсонской губернии разозлила меня даже больше, чем вымогательство и угрозы. Однако я сдержался и, продолжая неподвижно сидеть в красном углу под образами, неприметно сунул руку в карман пальто и нащупал металлическую рукоятку «Браунинга». Я помнил, что в нем всего четыре патрона, и стрелять просто так не собирался. Он мне нужен был для утяжеления руки. Судя по фигуре, Ефимка был малым крепким, и просто так сбить его с ног голым кулаком будет нелегко.

Первым делом нужно было усыпить бдительность разбойников. То, как они дерзко и открыто действовали, говорило о наглости и не слишком большом уме. Я решил, что самым правильным будет изобразить крайний испуг и смирение.

— Да как же, дяденька, можно, лошадки-то чужие, — заныл я неестественным, фальшивым голосом, обращаясь только к старику. — Мне, чай, за них отчет держать. Помилосердствуйте, явите божескую милость! Заставьте за свою доброту век Бога молить!

— А ты скажешь хозяевам, что лихие люди лошадок-то отобрали, — купившись на этот нехитрый прием, довольным голосом сказал хозяин, — а мы тебя с миром отпустим.

Насчет «отпустим» старик явно врал, кто же отпускает ограбленных в своем доме — убьют и бросят в лесу.

— Ну, если отпустите, — продолжил я идти на попятный, изображая настоящий испуг и крестясь на иконы, а сам наблюдал за передвижением сына.

Ефимка, между тем, стараясь быть незамеченным, все ближе подбирался ко мне. Если судить по его голосу и давешнему смеху, он был изрядно пьян, однако двигался бесшумно, хорошо координируя движения. Я, делая вид, что совсем смирился со своей участью, съежившись, сидел на лавке, парализованный страхом. Парень был уже совсем близко от меня, и старик, наблюдавший за его перемещением, как мне показалось, со значением кашлянул. Сынок в этот момент бросился на меня, вытягивая вперед руки, в правой сверкнул нож, но зацепить не смог и дико, по-животному завыл.

Я не стал терять времени и, бросившись на папашу, ударил его левой рукой, крюком снизу в солнечное сплетение. Старик ойкнул и начал сгибаться в пояснице. Я «подло» добавил ему ногой в лицо, но попал в грудь и не глядя в сторону опадающего на пол, уже не вопившего, а как-то хрюкающего Ефимки, бросился к дверям, на ходу крикнув толстовцу:

— Хочешь жить — беги за мной!

На улицу я выскочил, больно стукнувшись ногой о какую-то кадку в сенях. Во дворе, понурив головы, стояли мои нераспряженные, вопреки ожиданию, лошади. Позже я догадался, что их этой же ночью собрались перегнать в безопасное место и потому просто оставили во дворе. Я побежал к запертым воротам. Они, кособокие и щелястые, тем не менее, были заложены тяжелым дубовым брусом. Я вытолкнул его из пазов и, торопясь, растащил створки. На улице пока было тихо, никаких «братовьев» видно не было. Из избы в этот момент раздался пронзительный, заглушённый стенами, женский крик:

— Помогите, убили!

Я кинулся к лошадям, они повернули ко мне свои симпатичные, заиндевевшие морды. Хлопнула входная дверь, и я машинально вскинул пистолет. Из дома выбежал «непротивленец» с армяком в руках и бросился к фаэтону, что-то нечленораздельно крича. Я вскочил за козлы, подождал, пока парнишка нырнет в кузов, щелкнул кнутом и с места послал лошадей в карьер.

Мы быстро проскочили это опасное село с приземистой церквушкой и опять оказались в пустын ных российских просторах. Херсонский непротивленец злу насилием возился у меня за спиной натягивая на щуплые плечи свой крестьянский армяк.

— А что там было? — минут через десять, когда опасность, как ему показалось, миновала, спросил он.

— Ограбить нас хотели и убить, — коротко ответил я.

— А почему мужик закричал и упал? — продолжал любопытствовать парнишка.

— Потому что я его ударил, — без подробностей объяснил я.

Удар, честно говоря, был коварный и страшный. Я бил стволом пистолета прямо в горло парня. Меня при воспоминании о том, как захрустела проламываемая гортань, передернуло. Похоже, что я слегка превысил самооборону, в принципе, можно было бы обойтись и без таких суровых мер. Почему-то в тот момент, когда Ефимка бросился на меня с ножом, мне самому стало страшно, хотя и в более тяжелых переделках удавалось сохранять присутствие духа и не паниковать.

У меня уже и раньше несколько раз случались беспричинные приступы ужаса и ярости одновременно, которые не удавалось подчинить контролю и, тем более, проанализировать, отчего они происходят. Было непонятно, это срабатывали инстинкт самосохранения, предчувствия, или опасность и вправду была смертельной. Пожалуй, в этот раз Ефимка со стариком папашей подсказали мне разгадку: от них веяло такой первобытной жестокостью, что я почувствовал себя животным на бойне, которое с профессиональным равнодушием ведут на заклание, и я это понял на подсознательном уровне. Отсюда такая звериная реакция защиты своей жизни.

— Мне кажется, что вы были не правы, — забубнил у меня за спиной толстовец, — эти люди — простые, темные крестьяне и не понимают евангельских истин. Нам нужно было объяснить им, что неправедное богатство не ведет к счастью, главное — это чистая душа, а не земное богатство. А если уж им так нужны лошади, так пусть просто так заберут их себе.

Такое «расширительное» толкование Толстого меня сначала разозлило, но потом стало смешно.

— Ты один такой идиот у маменьки, или у тебя есть братья и сестры? — поинтересовался я у «практического философа».

— Вы меня не сможете обидеть, — обиженным голосом сказал непротивленец. — Я, если вы захотите меня ударить, подставлю вам другую щеку.

— Вот и прекрасно, — согласился я, — как только остановимся, проверю, как тебе понравится, когда тебя лупят. Пока же лучше смотри назад, нет ли за нами погони, кажется, их там целая банда. Это ребята серьезные, и, пока ты им объяснишь библейские истины, от тебя и мокрого места не останется.

— Они не посмеют меня обидеть! — дрогнувшим голосом заявил непротивленец. — Я барышня!

— Кто? — переспросил я, оглядываясь на щуплое создание. — Барышня!? Ну, ты, парень, даешь!

— Я не парень, меня зовут Татьяна Кирилловна Раскина.

— Ну, Раскина, так Раскина, — согласился я, разглядев таки, что на мужчину спутник, действительно, совсем не похож. — Сидела бы ты, Татьяна Кирилловна, лучше дома да книжки того же Толстого читала, чем зимой по дорогам болтаться!

Ни в виде юноши, ни в виде девушки это создание меня не интересовало. Хотя было бы неплохо из барышниного загашника заплатить за постоялый двор, если он нам встретится на пути. У меня в кармане бренчало всего несколько серебряных монеток, которых не хватит даже на корм лошадям.

Не ответив на мой риторический совет, Раскина начала развивать другую тему:

— Вы как врач должны были не бить несчастного Ефимку, а оказать ему помощь, проявить к нему духовное и физическое участие. Если теперь крестьяне за нами погонятся, то виноваты в этом будете только вы. Вот мы с вами убежали, как трусы, а может быть бедному Ефимке сейчас больно. Вы его сильно ударили? — требовательно спросила она.