Госпожа президент - Анне Хольт

Однако на богослужениях семья Муффаса никогда не появлялась.

Дома они старались соблюдать рамадан. Отмечали Ид вместе с родней из Лос-Анджелеса, которая непременно приезжала погостить. Мистеру Муффасе, увы, не удавалось пять раз в день возносить молитвы в сторону Мекки, но нередко он находил время для молитвы в те спокойные часы после работы, когда автомастерская пустела, а он еще не запер гараж на ночь.

Мистер и миссис Муффаса любовно читали Коран. Благоговели перед пророком Мухаммедом — мир Ему! — однако это ничуть не мешало им наряжать елку на Рождество, чтобы их дети не слишком отличались от других.

Когда мать умерла, дети нашли в ее ночном столике что-то вроде завещания. Панихиду по миссис Муффасе надлежало устроить в Church of the Epiphany,[23]под руководством супруги пастора.

Родня заворчала, а старшая сестра матери в голос разрыдалась над покойницей, которая с молитвенно сложенными руками лежала в гробу, по бокам украшенном крестами. Но вдовец стоял на своем: жена его была в здравом уме, когда выбрала для себя прощальный обряд, и никто не помешает ему исполнить ее последнюю волю. Вот так и вышло, что миссис Муффаса упокоилась в освященной земле, в присутствии многочисленной христианской паствы.

На похоронах Ал Муффет последний раз видел старшего брата.

Три года молчания. А вчера вечером вдруг звонок.

Ал Муффет встал с постели, быстро и без шума оделся. Есть кой-какая бумажная работа, ею он сейчас и займется. Всё лучше, чем лежать без сна, изнывая от непонятной тревоги.

Они с Файедом никогда не дружили. Относились друг к другу вполне терпимо, но понимания между ними не было. Маленький Али хвостом ходил за матерью, и ее епископальные приятельницы души в нем не чаяли, Файед же один слонялся по улице, тоскуя по многочисленной лос-анджелесской родне. В Лос-Анджелесе он каждый день посещал с дядей мечеть. Ел традиционную пищу и узнавал куда больше арабских слов, чем из отцовских молитв, откуда выхватывал порой отдельные фразы. Повзрослев, он не сделался совсем уж ортодоксальным мусульманином, хотя в целом соблюдал традиции и женился по мусульманскому обряду. А когда Али Сайд Муффаса в 70-е стал Алом Муффетом, Файед обозвал брата арабским дядей Томом. С тех пор оба почти друг с другом не разговаривали.

Ал Муффет не сумел понять, что Файеду от него нужно. И спросил его об этом, вполне однозначно и притом вежливо. Что ни говори, они братья, а поскольку отец еще жив, ссориться Алу не хотелось. Их разрыв подкосит отца.

Брат приедет в гости.

Файед, руководитель среднего звена в чикагской электронной компании с резиденцией в Атланте, едва находил время повидать собственных детей, а тут вдруг позвонил и сказал, что заедет к нему 18 мая. Пытаясь найти объяснение, Ал кое-как убедил себя, что ничего удивительного тут нет: брат просто хочет посмотреть, как ему и девочкам живется в этом захолустье.

«Заеду» — так он сказал.

Ал Муффет на цыпочках прокрался мимо спален дочек. Он уже хорошо изучил старый дом и осторожно перешагивал через скрипучие половицы. У лестницы замер, прислушался. Ровное дыхание Кэтрин и похрапывания Луизы вызвали у него невольную улыбку. Он немного успокоился. Здесь его дом и его жизнь. Пусть Файед заезжает, если хочет.

Никто не посмеет навредить Алу Муффету и его дочерям. Он тихонько спустился вниз, включил на кухне все лампы. Перед тем как достать сумку с документами, которую захватил домой из конторы, Ал поставил на плиту кастрюльку с водой и вытащил из посудомоечной машины стеклянную кофеварку.

— Папа? — послышался от двери удивленный голос Луизы.

Он вздрогнул, уронил кофеварку на пол.

— Что-то случилось? — спросила дочка.

Волосы у нее торчали во все стороны, не по размеру большая пижама висела мешком.

— Нет-нет, милая. Не спится мне, вот и все.

Он принес из чулана совок и веник.

— А почему ты оделся, папа? — Луиза вроде как всполошилась, подошла ближе.

— Осторожно, там осколки! — предостерег Ал. — Все в порядке, все хорошо, не тревожься. Мне просто не спалось, вот я и подумал: раз такое дело, займусь конторской работой. Может, горячего молочка выпьем? Поговорим немножко, а потом ты вернешься в кровать. Согласна?

Девочка широко улыбнулась и села за кухонный стол.

— Хорошо тут, уютно. — Она взяла яблоко. — Совсем как когда я была маленькая. Ой, я тебе расскажу, что случилось, когда мы с Джоди…

Ал Муффет слушал вполуха, заметая осколки стекла. По крайней мере, Луиза успокоилась. Увы, о себе он этого сказать не мог.

Молодой полицейский юрист изрядно устал. Почти три часа кряду штрафовал народ, чтобы очистить переполненный КПЗ. Половина задержанных — юнцы, толком не протрезвевшие после праздничных возлияний 17 Мая. Сейчас они, страдая похмельем, один за другим представали перед ним и, глядя в пол, бормотали вежливые извинения, каялись и обещали исправиться. Несколько вполне взрослых водителей, севших за руль в пьяном виде, попытались было вступить в пререкания, но мигом присмирели ввиду угрозы остаться под арестом и были отпущены впредь до суда.

Остальные — старые знакомцы. Большинство из них, по сути, радовались бесплатному ночлегу — как-никак крыша над головой, тепло, сухо. Полицейский юрист никогда не понимал, какой смысл облагать штрафом людей, которые пойдут за деньгами на оплату штрафа в социальное ведомство. Тем не менее он делал свое дело и мало-помалу добрался до конца списка.

— Как жизнь?

Юрист подал руку Грызуну Спретту. Обычно он здоровался с задержанными только кивком, но Грызун — случай особый. Профессиональный вор. Когда-то вполне успешный. Однако в 70-е годы при неудачной попытке подорвать сейф он лишился пальцев на левой руке, а с тех пор пьянство превратило его в полную развалину. На самом деле Грызуна звали Снорре. Прозвище Грызун прилипло к нему давным-давно, из-за длиннущих зубов, которых теперь, увы, уже не осталось. На склоне лет он пробавлялся кражами из незапертых автофургонов, подвальных складов с простенькими замками, а иной раз и магазинов. И его всегда брали с поличным. Современные охранные системы остались для него китайской грамотой. Он безнадежно замирал с добычей в руках, да так и стоял, пока на истошный вой сигнализации не прибегала охрана.

Но на людей Грызун Спретт в жизни руку не поднимал.

— Похвастаться нечем, — вздохнул он, осторожно садясь на хлипкий стул.

— Вид у тебя тоже не ахти какой здоровый, — сказал юрист.

— Рак. Тут вот, внизу живота. Хреновая штука.

— Лечишься?

— Да мне уж, считай, ничего не помогает.

— Зачем же ты тогда пытался влезть в аптеку?

— Больно ведь. Чертовски больно.