Комбат. Беспокойный - Андрей Воронин

– Гильотина, – пробормотал кареглазый, переливая его кровь из шприца в пробирку.

– Трещит, проклятая, того и гляди, пополам развалится, – развязно продолжал Сергей. – Может, хоть спиртику плеснете? Глоточек всего, мне много не надо…

– Санитар, – сказал очкастый, не утруждая себя припоминанием имени или хотя бы фамилии подчиненного, – дайте ему что-нибудь от головной боли. А то здесь становится шумно…

– Доктору надо сосредоточиться, – иронически пробормотал склонившийся над предметным стеклышком кареглазый.

«Айболит» лениво оттолкнулся лопатками от дверного косяка, вразвалочку подошел к креслу и коротко, без замаха, но сильно и очень больно ударил Сергея дубинкой по коленной чашечке. Казаков охнул.

– Спасибо, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы, – помогло. Мне уже легче.

Он действительно испытал некоторое облегчение. Разведка боем прошла успешно, и теперь он, наконец, точно знал, на каком свете и в каком статусе находится, и мог, исходя из этого, строить дальнейшие планы.

Если в его случае вообще можно было говорить о каких-то планах на будущее.

* * *

Борис Рублев приехал с вокзала на такси. Была уже середина августа – теплого, в меру дождливого, – и на вокзале оказалось полно грибников с ведрами и кошелками, набитыми белыми и подосиновиками. К грибам Борис Иванович был вполне равнодушен, но после иссушающего зноя пропыленных приморских городков и голых песчаных и галечных пляжей видеть эти скромные дары подмосковной природы оказалось неожиданно приятно.

По дороге машина попала под дождик – крупный, пополам с солнцем, грибной; таксист едва не въехал в багажник идущей впереди машины, углядев над крышами домов радугу, и очень смутился. Но Борис Иванович, по случаю возвращения домой пребывавший в самом лучшем расположении духа, довольно удачно пошутил по этому поводу, и они неплохо, получив взаимное удовольствие, поболтали о пустяках.

Расплатившись, Рублев забрал из машины тощую спортивную сумку с курортными пожитками и направился к подъезду. Место его машины на парковке пустовало, и вид этого прямоугольника сырого после дождика асфальта вернул Бориса Ивановича к насущным делам и заботам, о которых он почти забыл за без малого месяц пребывания вдали от родных пенатов. Нужно было забрать машину из гаража, куда ее пристроил подполковник Пермяков, и осторожно разузнать, как обстоят дела с мстительным и склочным чекистом Михайловым.

Поездка на море получилась вынужденной, что несколько испортило Борису Ивановичу удовольствие от отдыха. На следующий день после визита участкового, возвращаясь из магазина, он заглянул в почтовый ящик и обнаружил там повестку из милиции. Из этого следовало, что настало самое время внять совету умных людей в погонах и убраться от греха подальше из города.

Делать это, спасаясь от мелочной мести толстопузого склочника, было неловко и стыдно, а не сделать – глупо. Как и предсказывал подполковник Пермяков, а вслед за ним и участковый, мелкая ссора могла обернуться нешуточными неприятностями, которые Борису Рублеву были нужны как прострел в пояснице. Кроме того, он уже два года не был на море и давно мечтал туда попасть. Так почему бы, в самом деле, не совместить приятное с полезным?

Так он уехал – в некоторой спешке, не позволившей даже навестить перед отъездом Сергея Казакова, чтобы посмотреть, как он там. Борис Иванович несколько раз звонил ему с моря на квартирный телефон, поскольку мобильного у Сергея не было. Один раз Казаков снял трубку и не вполне трезвым голосом сообщил, что у него все в полном порядке – дела идут, контора пишет, а здоровье укрепляется. Все остальные звонки, числом три, так и остались без ответа, из чего Борис Иванович сделал вывод, что Серега опять укрепляет здоровье на свой собственный лад, да так интенсивно, что просто не слышит звонков. А если слышит, то не хочет или не может подойти к телефону…

Железная дверь подъезда распахнулась ему навстречу, и оттуда вышел сосед – тот самый, что обещал похлопотать насчет трудоустройства Казакова. Звали соседа Эдуардом Альбертовичем; звучало это чуточку напыщенно и по замыслу должно было намекать на его интеллигентное происхождение. Борис Рублев был последним человеком, который мог попасться на эту удочку, поскольку еще неплохо помнил не только времена, когда было модно называть сыновей Артурами и Рудольфами, но и контингент, наиболее подверженный веяниям этой моды. Впрочем, темное прошлое соседа было его личным делом; крестить с ним детей Борис Иванович не собирался, и ему было глубоко безразлично, родился Эдуард Альбертович от брака профессора МГУ и научного сотрудника Третьяковской галереи или его произвели на свет приехавшие в Москву по лимиту водитель троллейбуса и маляр-штукатур из строительно-монтажного управления какого-нибудь столичного ДСК.

Эдуард Альбертович был невысокий, плотный и круглолицый. Волосы он зачесывал назад, носил аккуратно подбритые в ниточку усики, а одевался шикарно, с легкой артистической небрежностью, выражавшейся в основном в том, что вместо галстука на шее у него обычно красовался шелковый шейный платок. На переносице у него поблескивали очки в тонкой золоченой оправе, а в руке пребывал неизменный матерчатый портфель.

Он рассеянно посторонился, чтобы разминуться с соседом, и вдруг остановился, делая вид, что только теперь заметил, кто перед ним. – О! – воскликнул он. – Борис Иванович! Легки на помине!

– Взаимно, – сказал Рублев. – Здравствуйте, Эдуард Альбертович.

– Здравствуйте, здравствуйте! Говорите, вспоминали меня? Что-то непохоже! Пропали на месяц, вернулись загорелый, похорошевший… Хорошо, наверное, отдохнули. А я для вашего знакомого несколько вакансий подыскал, а от вас ни слуху, ни духу…

– Да что вы говорите! – обрадовался Рублев. – Вот спасибо!

– Не спешите благодарить, – слегка поморщился Эдуард Альбертович. – Я же говорю, вас месяц не было, знакомый ваш тоже не звонил – видно, не очень-то заинтересован…

– Напротив, – поспешил вступиться за Казакова Борис Иванович. – Это исключительно моя вина. Во-первых, я не стал давать ему ваш номер, чтобы он вас зря не беспокоил. А во-вторых… Ну, просто забыл. Виноват, казните.

– Вот видите, – неодобрительно поджав губы, сказал сосед. Тон у него был такой, словно Борис Иванович в силу своей невоспитанности не оценил тех воистину нечеловеческих усилий, которые он приложил к подысканию работы для его приятеля. – А между тем московские вакансии – это товар, который не залеживается. Их, знаете ли, занимают, и занимают быстро. Так что из всего, что я для вас нашел, уже практически ничего не осталось. Не могу же я заставлять людей ждать целый месяц! Правда, место охранника в обменном пункте пока, кажется, свободно. Должность не особенно почетная, но платят прилично, да и на пост топ-менеджера крупной компании ваш знакомый, как я понял, не претендует…

– Не претендует, – заверил его Борис Иванович. – Для начала это вполне сойдет. Так я свяжу его с вами?

– Будьте любезны. – Эдуард Альбертович ткнул указательным пальцем в дужку очков, поправляя их, и посмотрел на массивные часы в золоченом корпусе. – Только, сами понимаете, дальнейшее уже будет зависеть лишь от него. Трудовая дисциплина и все такое прочее… Словом, скажу начистоту: устроить на работу я его могу, а вот покрывать – увольте.