Желтая гора - Галина Миленина

– Похож персонаж? – вернул ее доктор к действительности.

– Точь-в-точь, – согласилась Марина. – Одного понять не могу, как я это в самом начале не увидела? Ведь все так на поверхности было.

– Вы забыли, в другом мы видим свои качества, свои, а не его! И только со временем распознаем его…

Стрекоза объявилась, как и положено, в ноябре. Чрезмерно загоревшая, неухоженная, измочаленная курортным сезоном, она явно сдавала. В ее правильной, некогда красивой речи появились грубые словечки. Еще два, от силы три года, и Дмитрий сам, без помощи докторов излечится от ее «колдовского зелья».

У Стрекозы было редкое имя – Элеонора, которое она очень любила в отличие от фамилии. Стрекозой ее когда-то давно, окрестил художник, нарисовав белокурую девушку с роскошной, развевающейся на ветру гривой волос и хрупкими, прозрачными крыльями за плечами, – такой он увидел свою любимую Элеонору Лямкину в то счастливое утро, когда она вернулась к нему после первого исчезновения.

…В ненавистные школьные годы, одноклассники дразнили Элеонору «Лямка», а мать часто повторяла дочери: «Выскочишь рано замуж – будешь всю жизнь лямку тянуть, как я!» Что это означало, дочь хорошо знала – жили они с мамой и Элиным младшим братом без отца, в одиннадцатиметровой комнате в общежитии. Мать работала бухгалтером и очень любила цифры – она постоянно подсчитывала, сколько, куда и за что. К ней бесполезно было подступиться с просьбой о деньгах на неучтенные, незначительные, с ее точки зрения, безделушки, которые Эле были очень важны. Мать не могла или не хотела понять, почему ее дочь должна сбрасываться на подарок соученицам или учителю. По этой же причине Эля никогда не ездила с одноклассниками на экскурсии, не проводила вместе с ними каникулы, не ходила в кино и походы. Те, в свою очередь, ее сторонились и называли «Лямка-зубрилка». Эля была способной ученицей, особенно легко ей давались гуманитарные предметы. Но учиться хорошо для честолюбивой матери было недостаточным – она рассчитывала во что бы то ни стало на золотую медаль, и дочь старалась.

Мать редко покупала девочке обновки, а когда это случалось, то все вещи брались на вырост. Эля годами ходила в одной и той же – сначала непомерно длинной, а затем и впору – синей юбке и белой блузке с двумя заплетенными толстыми косами, за которые ее часто таскали мальчишки в младших классах, а в старших перестали замечать – последнее для Элеоноры было более мучительным.

К выпускному классу Эля слыла «белой вороной», «гадким утенком» – изгоем. В школу она шла, как на Голгофу, и держалась из последних сил лишь благодаря отлично усвоенным знаниям школьной и внешкольной программы – там, где ее одноклассники «плавали», заикались, краснели и бледнели у доски, – Эля царила.

Ее самооценка резко взмывала вверх особенно во время контрольных: стоило учителю заглядеться в окно, как Элю атаковали со всех сторон вопросами, – она только успевала поворачиваться, – делилась своими знаниями щедро, надеясь, что к ней переменят отношение, станут если не дружить, то хотя бы начнут замечать, не проходить как мимо пустого места. Игнорирование ее одноклассниками было самым тяжелым испытанием. Но заканчивался урок, звенел звонок, и все забывали о ее существовании.

Эля открывала книжку – свою верную подружку и шла на переменку в дальний угол двора, под плакучую иву, делать вид, что она полностью поглощена чтением и ни в чьей компании не нуждается. На самом деле боковым зрением подмечала все, что происходит вокруг.

О, как же ей хотелось быть если не в центре, то хотя бы рядом, в этой веселой стайке одноклассниц, оживленно обсуждающих вчерашнее событие, происшедшее на школьной дискотеке, на которую Элю никогда не пускала и не пустит мать. Или сидеть на скамейке рядом с Кириллом, смотреть ему в глаза, разговаривать, как сейчас это делает троечница Таня с подведенными стрелками и не в меру накрашенными ресницами, в обтягивающей водолазке, и видеть, как он не сводит глаз с ее тугой груди…

«А у меня грудь не хуже, а может быть, и лучше! И если мне расплести косы и подкраситься, надеть такую же водолазку вместо рубашки, которая отличается от сорочки брата только рядом пуговиц на противоположной стороне, – где была бы эта Таня…»

Но мама никогда не покупала подобные вещи своей дочери, упаси Боже, подчеркнуть ее женственность, сделать заметной ее девичью привлекательность. Она лучше поступит наоборот – вырядит девушку в бесформенный серый мешок, – впору на огороде вместо чучела стоять. «Учиться, учиться и еще раз учиться, и не отвлекаться на всякую ерунду! Посмотришь, через пять-семь лет, что будет с тобой и что с твоими Танями – финтифлюшками пустоголовыми!» – отвечала мать Элеоноре на ее робкие просьбы разрешить сменить прическу и одеваться в соответствии с ее пожеланиями – ослабить «захват ежовых рукавиц» хотя бы в выпускном классе. Но та становилась в стойку, и Эля понимала, что навредила себе, – тотальный контроль и муштра только усиливались.

Эля мечтала о скорейшем окончании школы, о поступлении в университет, о переезде в студенческое общежитие, и вот тогда у нее начнется жизнь! А пока она страдала и терпела, не жила, существовала.

Оставалось всего ничего до заветного дня – выпускного. Одноклассницы хвастались своими сногсшибательными нарядами, соревнуясь, у кого красивее и дороже, и только Эля, как обычно, не принимала участия в обсуждениях главного девичьего вопроса, но замечала, что девчонки перешептывались, поглядывая в ее сторону. Им было интересно, в чем же она явится, неужели в школьной форме?

Вернувшись с родительского собрания, мать в ярости громыхала на маленькой кухне кастрюлями и сковородками, громко возмущалась, хлопала дверьми:

– Немыслимо! Как можно закатывать школьный вечер с таким размахом? Какое шампанское? Какая икра? Какой рассвет на катере и ночь в пансионате? Откуда мне взять на это деньги? И если бы даже были, какого черта я должна оплачивать их прихоть? Я мать-одиночка! – кричала она в гневе, а ни в чем не повинная Эля съеживалась от ее слов, как от ударов.

– А зачем ты меня в эту школу отдала? – робко спросила она, и в душе ее шевельнулась незнакомая эмоция – маленькая мстительная радость: «Почувствуй хоть раз, каково мне было в этом коллективе десять лет, когда одноклассников привозили на дорогих машинах, по пятницам они демонстративно делились планами, как будут проводить выходные, а на каникулах изучали географию, путешествуя за границу!»

– Как будто ты не знаешь почему! Это лучшая школа в городе с английским уклоном! – ответила с вызовом мать.

– И в ней учатся будущие переводчики и, возможно, послы и дипломаты. И все они дети богатых родителей, если ты заметила. Для них икра и шампанское, вещи привычные и в будни, а здесь такое событие, – осмелилась возразить Эля.

– Ну, знаешь, они привыкли, а мы обойдемся! – твердо ответила мать, и Эля поняла, что это решение бесповоротно, – девочка отлично знала свою маму.

– Хорошо, я думаю, что лучший выход из этой ситуации – резко «заболеть». Все равно у меня не будет ни красивого платья, ни туфель на вечер, – надеясь, что мама ей возразит, выдержала паузу. Но та молчала, и Эля продолжила: