Раз ошибка, два ошибка… Дело о деревянной рыбе - Сильвия Макникол

– Дерево даже переработать нельзя. С этим она точно напортачила.

Я вспоминаю, как утром мы проходили мимо её дома.

– Наверное, она положила рыбу не в контейнер, а рядом с ним.

– Поверить не могу, что она такого мнения об искусстве. Она уверена, что ему даже страховка не нужна, – качает головой Рене.

Мы подходим к дому Беннетов. Я болтаю с собаками:

– Не волнуйтесь. Мама и папа скоро придут. Вас не оставят одних.

Пинг подрыгивает и лает, будто понимает мои слова. Я угощаю каждого кусочком печени, потому что мы не увидимся пару дней.

Наполнив миски кормом и от души почесав собакам брюхо, мы с Рене уходим из дома, оставив их на своих лежанках.

Как только мы подходим к тротуару, мимо нас проезжает Рыжий.

– Эй, ты, – кричу я. – Задержись-ка на минутку!

– Ты чего хочешь? Я типа спешу. Надо переодеться к вечеру.

– Так ты тоже идёшь?

– Да, мой папа работает в галерее.

– Отлично, – прерывает меня Рене. – Знаешь Стар? Девчонку в штанах безумных расцветок?

– У неё ещё гвоздик с бриллиантом в носу?

– Сейчас у неё в носу кольцо. Но да. Мы её имеем в виду.

– Конечно, она часто ходит в галерею.

– Она нажаловалась в службу по контролю животных на Стивена за то, что он развешивает пакеты с собачьими какашками на деревья.

– Ты тоже так делаешь? – спрашивает он меня. – Кто-то забирает мои пакеты до того, как я успеваю забрать их на велике.

– Нет, бестолковая твоя голова, – говорит Рене. – Стивен забирает твои пакеты. Стар сделала снимок, как он снимает с дерева один из них. И наврала, чтобы у него были неприятности.

– Ой, простите меня. – Щёки Рыжего становятся на оттенок светлее его волос. – Что мне сделать, чтобы всё исправить?

– Во-первых, перестань развешивать пакеты на деревьях, – говорю я.

– Признайся, – добавляет Рене. – Скажи Стар, что это ты. Она собирается выдвинуть обвинения за то, что Пинг покусал её за нос.

– Только не это!

– Мы знаем, что она украла садового гнома и собираемся разоблачить её на вечере.

– Если мы это сделаем, она точно напишет заявление на Пинга… – начинаю я.

Рене заканчивает:

– Если ты расскажешь правду, это может спасти Пингу жизнь.

– Меня оштрафуют? – спрашивает Рене.

– Нет, нас они просто предупредили. Но мы не признали вины.

– А тебе придётся во всём признаться, только если она напишет заявление.

– Хорошо, хорошо. Это я могу. Этот пёс так дружелюбен. Если он её покусал, она это заслужила.

Мы обмениваемся с Рыжим рукопожатиями, и он уезжает. Мы возвращаемся домой вовремя: папа делает последние петли на втором свитере для йорков – том, что красного цвета.

– На Розе будет смотреться просто замечательно, – говорит он, демонстрируя нам свитер.

– Отличная работа, мистер Нобель, – говорит Рене. Мы берёмся за своё вязание. Рене меняет нить на зелёную. Я всё ещё на голубой. Но мои ряды становятся ровнее. К тому же у меня выросла скорость. Я поднимаю свой шарф шириной в четыре детских пальца вверх. Не так уж и плохо. Сойдёт в подарок для мамы на Рождество.

– Есть хотите? Хочу пожарить болонской колбасы, – говорит папа, когда я наконец перехожу к следующему этапу с красной нитью. Это папино особое субботнее блюдо. У меня текут слюнки, несмотря на то что всего пару часов назад я закинул в желудок несколько бельгийских вафель.

Мы идём на кухню за папой, чтобы составить ему компанию, пока он будет готовить.

– Мистер Нобель, вы готовите самые вкусные блюда, – выдаёт Рене. – Я обожаю жареную колбаску. Можно мне её с кетчупом и арахисовым маслом?

– Что? – вскрикиваю я.

– Арахисовое масло с одной стороны, кетчуп с другой, болонская колбаса посередине, – поворачивается она к папе. – Можно мне поджарить хлеб только для одной стороны?

– Для одной стороны? – повторяет он, закидывая хлеб в тостер.

– Какая же ты привиреда, – говорю я.

– Я люблю, когда одна сторона сэндвича мягкая, а вторая хрустит.

Папа ставит на стол банку арахисового масла. Рене начинает осторожно размазывать масло по куску хлеба. Из тостера вылетает второй кусок, и она наливает кетчуп на поджаренную корочку. Папа кладёт туда же несколько кусочков болонской колбасы.

– Ммм, – говорит Рене, надкусывая сэндвич. Затем она машет им. – Кто хочет попробовать?

Мы с папой откусываем по кусочку, а затем добавляем кетчуп и арахисовую пасту в наши сэндвичи. Вкуснотища.

– Знаете, миссис Ирвин рассказала мне про одного из участников конкурса, когда я заводил йорков обратно домой, – говорит папа с набитым ртом. – Она говорит, что один конкурсант раскрасил страусиное яйцо.

– Серьёзно? – спрашиваю я.

– Да. Оно размером с арбуз. На нём нарисована выпрыгивающая из воды стая рыб, очень похожая на радугу.

Рене с грохотом ставит стакан молока на стол.

– Миссис Филипович.

– Да, да. Клиентка так и сказала. Ей нравится, что мигранты в Бёрлингтоне такие разные.

– Думаешь, она победит со своим яйцом? – спрашиваю я папу.

– Ой, откуда ж мне знать. Но яйцо очень понравилось миссис Ирвин.

– Интересно, кто ещё в жюри?

– Бывший преподаватель Могавка. Один сотрудник галереи. А ещё мэр Бёрлингтона и городской советник.

– Как бы я хотела, чтобы мой папа тоже пришёл, – говорит Рене.

Вот здесь-то папа и делает самую большую ошибку за сегодня. Четвёртую за день, ту самую, которую я совершаю каждый день. Нас засасывает в водоворот жалости к Рене.

– А почему бы мне не позвонить твоим родителям? Хотя бы чтобы предложить подвезти твою маму, если она собирается на вечер одна. Сэкономим на бензине.

День третий. Ошибка пятая

Мы слышим, как по телефону папа вежливо пытается уговорить мистера Кобай сходить на вечер. Он начинает разговор очень мягко, но потом его голос становится громче, а предложения – короче, что-то вроде:

– Да, но… подростки, они такие… Вы правы… Да, но… Нет, но… – наконец он кричит в трубку: – Но ведь он такой талантливый! – затем раздаётся что-то несуразное и всё заканчивается словами: – Конечно! – И папа вешает трубку.

Папа закидывает в рот ещё один кусок жареной колбасы. Это значит только одно – он не в самом лучшем расположении духа. Папа пожимает плечами, а затем мямлит извинения пред Рене с набитым ртом.