Я навсегда тобою ранен... - Андрей Орлов

Последнего из отдыхающих – с физиономией опухшего Чака Норриса – звали Сергей Куницын. Бывший спортсмен, выступал за томскую команду гимнастов, вследствие травмы ушел из спорта, и кем сейчас трудится, оставалось лишь догадываться. Но труд был неумственный – судя по неразговорчивости и избыточной мышечной массе. Впрочем, в паспорте, который Куницын неохотно продемонстрировал, он выглядел совсем не так, как нынче. В прежние годы он был значительно привлекательнее и, несомненно, пользовался успехом у женщин.

Проверить информацию о присутствующих не было возможности – помимо паспортных данных. Они могли нести любую чушь и совершенно безнаказанно.

– Послушайте, – робко сказала Рита, – и что нам теперь делать? Моя путевка истекает через неделю. Не хотелось бы бросать раньше времени...

– Сочувствую, Маргарита Васильевна, – хмыкнул я. – Посмотрим, что скажет начальство. Не в нашей, извиняемся, компетенции учинять облаву на лешего.

– Милиция, блин... – фыркнул Мурзин.

Лиходеев раскрыл рот, чтобы достойно ответить, но лень победила, и он промолчал. Я тоже не стал усугублять ситуацию.

– В котором часу вы подверглись нападению, Маргарита Васильевна?

Женщина сделала озадаченное лицо и пожала плечами.

– В двадцать минут шестого, – подсказала Стелла, – или около того. Мы сразу побежали в этот домик, но здесь никого не было – даже Ираклия Петровича. Пока собрались, пока разбудили Вардана, который прикемарил в своей каморке...

– А вот здесь хотелось бы немного заострить, – сказал я. – Давайте уточним, где в это время находились отдыхающие.

– Зачем? – не понял Куницын.

– Бред собачий, – доходчиво объяснил Мурзин. – А вдруг это кто-то из нас решил подшутить над Риткой? Приделал себе парик с бородой, соорудил лохмотья...

– Точно, – сообразил Валентин. – И над всеми остальными тоже. Делать нам больше нечего, как, жертвуя свободным временем, маяться откровенной хер...

– Да нет, – устало поморщилась Рита. – Этот тип был верзилой что надо – здесь таких нет...

– И все же, – упорствовал я, – хотите вы того или нет, а придется восстановить детали. Нас тоже удручает, господа, что нервные клетки не восстанавливаются, поэтому давайте не нарываться. В случае противодействия органам твердо обещаю – ни один из вас с базы не уедет, и мне плевать, что все вы тут перемрете от страха, голода, холода...

– И полового бессилия, – тонко улыбнулся Венька.

– В компании таких хорошеньких женщин, – охотно закончил я, учтиво кивая прекрасной половине человечества.

Вскоре выяснилось, что незадолго до означенного времени Олег Мурзин со Стеллой Ольшанской находились у нее в домике и не давали друг дружке замерзнуть. Позднее Мурзин вспомнил, что должен перезвонить в фирму, и убрался к себе. Стелла вышла на крыльцо, где и встретила идущую по легкой нужде Риту, прислушалась к организму и решила к ней присоединиться. Валентин Голованов с загадочной улыбкой сообщил, что находился у себя и видел захватывающий сон. Проанализировав улыбку, я сделал вывод, что рисована она не Леонардо да Винчи, а скорее Тинто Брассо. И вообще, если женщина не хочет заниматься сексом, значит, у нее болит голова. Нет, Валентин Голованов и Олег Мурзин не проживают в одном домике – даже невзирая на шапочное знакомство. Два медведя в одной берлоге не живут. Проживают они в разных домиках, причем расположены они в противоположных местах.

Разбудил Валентина шум за окном – он проснулся, настроил слуховой и оптический механизмы и увидел, как две прекрасные одалиски, истошно визжа, влетают в дом, где расположены буфет и закуток администратора. Тот же стереовопль слышал Сергей Куницын, возвращающийся с реки. Чем он там занимался, выяснить не удалось, но, услышав призывы о помощи, запрыгал с камня на камень и свалился в лагерь. Существо, бегущее ему навстречу, Сергей не видел, но допускает, что шум в лощине на пути следования был, однако он не придал значения...

– Закругляемся, товарищ лейтенант, – хмуро бросил я скучающему напарнику. – Надеюсь, предстоящая ночь на турбазе не принесет осложнений. Чует мое сердце, с этими господами мы еще встретимся.

Голова разболелась ужасно. Машина неохотно завелась, постукивал подшипник на задней оси – недалек тот день, когда этот автохлам пополнит мировой рынок цветных металлов. Я налаживал контакт с болью, заговаривал ее, заедал таблетками из бардачка. Дорога пьяной змейкой петляла по лесу. Темнота сгущалась, фары высвечивали очажки чертополоха, вкрапления подорожника, разбарабаненную дождями колею. Уплотнялись тучи, обещая дождливую ночь и лишенный климатических радостей день. Венька боязливо вертел головой, поблескивая в темноте глазами.

– Ну и как тебе эта теплая компания? – поинтересовался я.

– Хреновая компания, – без затей признался Венька. – От души бы настучал этим спесивцам. Каждая жаба, блин, считает себя неповторимой...

– А женщины?

– А хрен их знает, Артем... У меня вообще микрофилия – люблю маленьких женщин.

– А в целом?

– А целом все мы в этой жизни немного туристы, – философски изрек Венька. – Не будем же мы разбираться, почему эти люди не в сезон поехали отдыхать на непопулярную турбазу. Каждый по-своему с ума сходит.

– А в существо ты веришь?

– Знаешь, верю, – неожиданно признался Венька. – Не могут нормальных людей посещать коллективные галлюцинации. Человек, одетый в лохмотья, заросший бородой по самые глаза... Навести автостанцию, Артем, там такой публики на задворках – целая теплотрасса. Ты не слишком быстро едешь?

«Жулька», ревя, как лесопилка, неслась с Федориной горки. Я машинально притормозил и перешел на вторую передачу. Возможно, это и спасло нам жизнь. За монолитной скалой, которую мы практически скребли правым бортом, уже наметился поворот направо. Слева серебрился Уштым, журчала вода на перекате, пучки травы на краю обрыва шевелил ветер. На второй передаче этот поворот можно пройти, не тормозя. Откуда встречные машины в неурочный час? Я уже выкручивал баранку, когда случилось страшное. Что-то белое выперлось из-за поворота, резкий свет ударил по глазам. Мелькнула мысль, что, едь он нам навстречу, свет фар мы увидели бы заранее! Он стоял за поворотом и в нужный момент, включив иллюминацию, рванул вперед! Венька негодующе завопил, я вдавил педаль тормоза в пол. Клянусь, я не крутил баранку влево! Сущее самоубийство. Но машина, резко тормозя, пошла юзом, затряслась, надвинулась трава – худое мочало, носимое ветром... Мы летели боком к обрыву, и никакой Всевышний бы нас не спас. Мир перевернулся, вздрогнул, жестокий толчок швырнул меня на ветровое стекло, потом обратно, Венька что-то вопил, и я не молчал – голосил, как дурная выпь, и все вокруг трещало, ломалось, наносило повреждения, с трудом совместимые с жизнью...

Мы перевернулись раза три и встали на колеса у самой воды. Чертовски увлекательно. Не помню, как долго я валялся в отключке. Очнулся от какого-то странного чувства, похожего на чувство долга. Я подумал, что если начну шевелиться, то тот, кто хотел нас убить, просто подойдет и убьет. Нащупал рукоятку, но вытащить пистолет не мог – лежал в неловкой позе. Дятел в голове выстукивал азбуку Морзе, каждый удар вызывал острую боль. Неплохо мы с Венькой потрясли кастаньетами...