Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

— Лионс… лионский… — зачарованно прошептала Ирис, прижимая к груди мягкую, восхитительную на ощупь, ткань. — Всё-то ты зна-аешь…

О да, тихоня Нергиз была в их компании незаменимой учёной умницей. Читать она любила не меньше рыжей подруги, но только та увлекалась сказками и приключениями, особенно из тех, что сверкали яркими картинками в книге с рассказами прекрасной Шахерезады, каким-то чудом попавшей в гарем, но разрешённой к чтению. А вот гречаночка обожала сунуть нос в трактаты поумнее, причём читала всё подряд, что удавалось заполучить. Была у неё такая слабость. Конечно, никто и помыслить не мог, чтобы отпустить одалиску в Дворцовую библиотеку или в Хранилище книг султана Ахмета, но умная девушка всегда найдёт выход, не правда ли? Множество мальчиков-посыльных, снующих между Сералем и прочими дворами ТопКапы, являлись её лучшими друзьями. Это они частенько за символическую плату вроде яблочка, горсти изюма или фиников докладывали, что, мол, такая-то или такая книга или свиток прочтены недавно Валиде-султан, или уважаемым Аслан-беем, или кем-то из визирей, и скоро будут отосланы назад, в библиотеки. Как раз перед визитом в эти почтенные заведения, мальчик-посыльный по какому-нибудь пустяшному делу забегал и в Нижний гарем. Тут у них с тихоней Нергиз действовала целая система оповещений для встреч, а заодно и для подачи сигнала тревоги, если кому вздумается прогуляться поблизости, пока скромной девушке в укромном уголке гаремного садика выпадет счастье почитать хоть страничку-другую.

Поэтому в знания Нергиз верили безоговорочно. Если она говорит, что бархат Лионский, значит, Лионский. Королевский Синий.

Из Галлии…

Ирис даже зажмурилась. И отчётливо поняла, что страна, которая раньше ощущалась не более чем звук, набор буквиц, пятнышко на карте… есть на самом деле. С полями и реками, дорогами, вдоль которых высаживаются тутовые деревья — шелковицы, которые растут и здесь, но никто не выращивает на них шелкопрядов. С людьми, которые ткут шёлк и бархат и привозят сюда на продажу; с правителями, которые засылают сюда послов… Загадочная, неизвестная и восхитительная страна Франкия только сейчас стала для неё настоящей.

И возможно, она сможет увидеть её однажды своими глазами.

Под платье-кафтан полагалась длинная, ниже колен, полупрозрачная нательная рубашка с пышными рукавами, и такие же пышные шаровары. Больше ничего. Однако подруги, пошептавшись, перво-наперво нацепили на Кекем лиф, верхнюю часть откровенного костюма танцовщицы, подобрав его в тон туалету. Она не возражала. Предстояло показать все свои умения, но танцевать перед незнакомцами почти голой — нет, к такому она пока не готова. Поэтому лиф оказался к месту. И ещё он, как ни странно, хорошо обозначил крошечную грудь, а в платье так и вообще казалось, что она — есть… Вот чудо-то!

Марджина сама подкрасила ей ресницы, а для бровей взяла не сурьму, а смесь басмы с охрой, оставив пушистым волоскам почти природный цвет, лишь тона на два темнее. И тотчас глаза у Ирис стали — не глаза, а глазищи, удивлённо хлопающие длиннющими ресницами. Сразу на лице заиграли веснушки, словно перекликаясь с чудесными крапинками радужки, и стало ясно, что конопатость этой милой девушке чрезвычайно к лицу. Рыжие кудри оставили рассыпанными по плечам, лишь сверху прикрыли фатой нежно-травяного оттенка, оттенив глаза. Украдкой Нергиз прицепила на специальную петельку на талии маленький мешочек-сумочку, для мелочей, могущих пригодиться, а заодно сунула туда бутылочку с успокоительными каплями. Сафьяновые мягкие туфельки с загнутыми носками довершили великолепие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ого! — сказала Нергиз, почтительно отступив и поцеловав кончики пальцев, сложенные в щепоть. — А Кекем-то у нас просто пери!

Марджина что-то невразумительно промычала, тоже одобряя. Метнулась к своему особому ларчику — и на головное покрывало Ирис, прижимая непокорные рыжие кудри, лёг тонкий серебряный венец. Как последний штрих на картину.

Даже Нуха-ханум… оторопела.

Злыдня крайне редко теряла дар речи. Но сейчас, кажется, именно это и случилось.

Из всех пятерых девушек, которых ей полагалось проводить до портшезов, первой она увидела Ирис. И поначалу даже нахмурилась, решив, что без её ведома вместо струсившей или заблажившей Кекем подготовили к «дарению» кого-то ещё, как вдруг разглядела под накидкой знакомую рыжую шевелюру, зелёные глаза и веснушки. Судорожно сглотнула воздух. Теперь-то она могла не волноваться: франкские гости останутся довольны всеми девами. Едва сумев отвести взгляд от бывшей дурнушки, рассеяно проглядела остальных — и вяло махнула рукой.

Тотчас вся эта немыслимая благоухающая свежая красота, гордость Серальского цветника, была обёрнута уличной непременной упаковкой — паранджами, хвала Всевышнему, не чёрными, а подобранными под цвета нарядов. Несмотря на то, что им предстояло передвигаться сперва в закрытых паланкинах, а затем в карете — ни одного кусочка тела не должно было даже случайно обнаружиться перед нескромным взором какого-нибудь мужчины. Даже на прорези для глаз накинули вуали. Ирис чувствовала себя, как младенец, спеленатый от пяток до макушки, и семенила за остальными, откровенно говоря, больше полагаясь на слух. Но кое-как ей удалось благополучно втиснуться в коробку портшеза вместе с Захирой. Им предстояло торжественно и чинно проплыть в этих разукрашенных шкатулках для «подарков» от входа из Нижнего гарема через весь Диванный двор, по которому под страхом смерти никто не осмеливался разъезжать верхом: то была привилегия Великого Султана. Оттого-то карета, призванная доставить одалисок до Франкского посольства, поджидала за Вратами приветствия, а не у самого Дома наслаждений.

Девушки молчали. Торжественность момента подействовала на всех. Да и неловко было болтать… О чём? О собственных опасениях? Все они тут подчинялись воле одного господина, и малейший ропот мог быть признан неповиновением; а попробуй, узнай, что творится в голове соседки, не донесёт ли она о твоих крамольных мыслях Злыдне, или, чего хуже, самой валиде?

Потому-то малознакомые девы обычно болтали меж собой лишь о погоде, нарядах и прочих пустяках, не более…

Но постепенно напряжение с Ирис спадало. Ехать было не сказать, чтобы удобно: мягкие подушки не особо сглаживали тряску от шагов носильщиков, за приспущенными занавесями было душно. А тут ещё дохнул ветер с дворцовых кухонь, на которых, если верить россказням мальчишек, трудилась целая тысяча поваров, и жарились каждый день тридцать тыщ цыплят и десять тыщ телят… Аромат от кухонных вытяжек проник даже через занавески, и девушки невольно сглотнули слюну. Сейчас бы из этих тридцати тысяч хоть куриное крылышко поглодать… Но, увы, по установленному этикету одалиске перед ночью любви есть не полагалось, разве что выпить чашку кофе, который разрешался только по особым случаям. Кормить же ужином или не кормить — это решал их мужчина и господин.