Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев

Надо сказать, что Веды, с их архаичным языком и сжатой формой изложения (там просто опущены слова, в которых не нуждались искушенные слушатели ведийских гимнов тысячи лет назад) порой крайне «темны» для современного человека. В отдельных случаях ученые даже имена богов отождествляют, исходя из контекста: те же самые слова могли в другом случае быть обычными существительными или прилагательными. Западная академическая наука за последние два века накопила солидный опыт интерпретации ведийских текстов (прежде всего на этом опыте основано прекрасное, доныне не всеми оцененное по достоинству издание на русском языке полного текста «Ригведы», осуществленное в последние годы Т. Я. Елизаренковой). Но каждый, кто соприкасался с живой жизнью конфессий, знает, как сильно может отличаться эта жизнь от ее академической фиксации. Все это заставляет внимательнее присмотреться к выводам, сделанным Б. Г. Тилаком, даже если они в чем-то противоречат общепринятым в европейской науке положениям. Впрочем, чаще всего речь тут идет просто об иной акцентировке, о неожиданном истолковании частных понятий и образов. Однако в итоге складывается принципиально другая классификация этих образов, другая методология исследования.

Тилак снабдил название своей книги, вышедшей в 1903 году, важным подзаголовком: «Новый ключ к интерпретации ведийских текстов и легенд». Тем не менее, беря за основу индуистские источники, он обращается в книге и к свидетельствам других традиций: к иранской «Авесте», к мифологии греков, римлян, славян, германцев, балтов, кельтов, открывая в этих источниках новый для европейца смысл. Ведь индийские ученые и комментаторы Вед воспринимают священные тексты своей религии согласно традиционным предписаниям, в отличие от большинства западных переводчиков и комментаторов, начавших знакомиться с Ведами практически лишь к XIX веку и выбиравших из множества синонимических значений древних слов те, что были ближе к их пониманию. Тилак указывает на множество таких расхождений и ведет спор с западными специалистами, неизменно подчеркивая свое глубокое уважение к их стараниям и заслугам.

Однако книга Б. Г. Тилака — это не только исследование из области сравнительной мифологии. Опережая науку своего времени, он работает «на стыке» научных дисциплин, верифицируя историю духовной культуры данными таких областей знания, как геология и гляциология. «Тилак был первым, кто отразил в своем труде возможность сопоставления мифов Вед с данными геологии как науки о строении и развитии Земли. Он соотнес суть мифических сюжетов с периодами оледенений и пришел к выводу, что и самих изначальных арьев, и их древнейшую религию как процесс одушевления предметов и явлений природы следует связывать с эпохой межледниковья, разделявшей два последних оледенения».

Вывод достаточно «революционный», несмотря на понятную нечеткость в определении точной хронологии событий: концом последнего межледниковья называют время, отстоящее от нас примерно на 30 тыс. лет; впрочем, современные археологи-палеолитоведы отмечают на Восточно-Европейской равнине минимум радиоуглеродных датировок в интервале 20–16 тыс. лет назад. Это могло быть связано с похолоданием и отходом части населения к югу.

Конечно, можно сказать, что вывод Тилака противоречит вроде бы бесспорным представлениям о хронологии этногенеза индоевропейцев: по новейшим данным сравнительного языкознания, индоарии «вычленяются» из индоевропейской языковой общности гораздо позже — во времена неолита. Впрочем, Тилак принципиально не обращается к праязыковым реконструкциям, и если под его «изначальными ариями» понимать далеких (ностратических и борейских) предков индоевропейцев, то тем самым снимаются противоречия между концепцией Тилака и современными лингвистическими теориями. Тем более что ведийский санскрит действительно содержит глубочайшие архаизмы (и в лексике, и в грамматических структурах), которые могут быть соотнесены с гораздо более ранними эпохами, нежели время, когда приобрели свою окончательную форму тексты Вед.

Выстраивая свою концепцию северного происхождения духовной культуры индоевропейцев, Тилак обращается прежде всего к ведийским знаниям о звездном небе, к отголоскам представлений о дне и ночи, которые длятся полгода — или несколько меньше, но тоже по многу дней (это может соответствовать миграциям населения из полярной области в регионы более южные, но еще находящиеся в Заполярье). Индийский ученый, не покидавший своей родины, откуда Полярная звезда бывает видна лишь низко над далеким горизонтом, смог почувствовать в иносказаниях, метафорах и гиперболах ведийских текстов точное отражение не только исторических, но и геофизических реалий, связанных с Заполярьем. Описав эти реалии по малопонятным ныне указаниям и намекам Вед, Тилак на десятилетия опередил заключения археологов, филологов и этнографов, стоящих на позициях полярной теории антропогенеза.

Ведийский образ зорь для аргументации Тилака чрезвычайно важен. Может быть, он даже важнее, чем упоминания полугодичных дня и ночи: их можно в принципе понять и как простую гиперболизацию обычных, кратких дней и ночей, тогда как описание зорь в ведийской традиции гораздо конкретнее и информативнее. Сам Тилак утверждал, что, без всякого сомнения, на полюсе сумерки ежегодного утра и вечера длятся по многу дней. Даже будучи в 16° под горизонтом, Солнце, проходя эклиптику, достигнет горизонта через месяц с лишним, и в течение этих дней над полюсом будут сумерки. Долгие сумерки, сопровождающие рассветы и закаты, выступают, таким образом, как главный фактор сокращения тьмы полярной ночи, а это значит, что если мы отнимем число этих дней от числа дней ночи, то период мрака сократится с шести до двух или до двух с половиной месяцев. Поэтому ошибочным является предположение, что полугодовая полярная ночь — это долгий период сплошного мрака, который делает полярный регион непригодным для жизни. Нет, — северный человек имеет счастливую возможность любоваться долгим рассветом, когда волшебный свет зари медленно и величественно ходит кругами вдоль горизонта, нарастая день ото дня.

Рассвет в тропической и умеренной зонах — это всего лишь короткий и мимолетный момент, повторяющийся к тому же каждые 24 часа, хотя и при этом он стал сюжетом поэтических описаний в литературе разных стран. Но можно скорее вообразить, чем описать, как восхищало сердце полярного человека прекрасное зрелище долгого рассвета, наступавшего после двух месяцев тьмы, и как он жаждал первого появления света над горизонтом.

Тилак приходит к выводу, что предки ведийских индоариев не просто с благоговением наблюдали полярные зори, но и составили о них, можно сказать, математически структурированное представление. Причем этот древний образ очень устойчив; он воспроизводится не только в Ведах, но и в более поздних индуистских текстах. Тилак резюмирует: «К заре обращались во множественном числе не из почтения и не как бы обозначая этим последовательные зори каждого дня года, но потому, что она состояла из тридцати частей: “Ригведа” (I, 123, 8; VI, 59, 6), и в “Тайттирийя Самхите” (IV, 3, 11, 6).

Многие зори жили в одном месте, действуя гармонично, и никогда не ссорились друг с другом: “Ригведа” (IV, 51, 7–9; VII, 76, 5), “Атхарваведа” (VII, 22, 2).