Жизнь взаймы: Рассказы врача-реаниматолога о людях, получивших второй шанс - Даниэла Ламас

Хорошо понимая, что ее здоровье отныне будет только ухудшаться, Синди решила, что будет настолько активно участвовать в жизни семьи, насколько позволит ее состояние. Так и на День матери[7], через несколько лет после установления диагноза, Синди заставила себя пойти на футбольный матч, в котором участвовали ее дочери. Несмотря на сильную пульсирующую головную боль, она досмотрела матч до конца, но потом сказала Дереку, что в голове у нее сплошной туман и единственное, чего она хочет, — это спать. Кашель и одышка уже стали привычными, но эти симптомы отличались. Что-то было не так. Не в силах унять тревогу, Синди и Дерек сели в машину и поехали знакомым путем в Бостон. Было уже поздно, когда они пришли в отделение скорой помощи, и прошло еще несколько часов, прежде чем Синди положили в одно из общих отделений. Время ползло ужасно медленно, и Синди отправила Дерека домой, сказав, что она неплохо себя чувствует и уверена, что все будет нормально.

Синди этого не помнит, но через некоторое время после отъезда мужа у нее остановилось дыхание. Врачи бросились к ней и, так как не смогли заставить ее дышать самостоятельно, выполнили интубацию трахеи и начали искусственную вентиляцию легких. Позвонили Дереку, который с полпути развернул машину — повезло, что не случилось аварии, — и помчался назад в больницу. Именно тогда, как вспоминает Дерек, «начался настоящий ад».

Ему сказали, что голова у Синди болела, так как в крови повысилось содержание углекислого газа. Это же состояние, называемое гиперкапнией, вызвало и ощущение спутанности сознания ранее. Когда же уровень двуокиси углерода в крови достиг опасного уровня, дыхание Синди замедлилось, а затем и вовсе остановилось. Теперь все изменилось, последние проблески нормальной жизни остались в прошлом. В ОИТ врачи пытались в течение нескольких дней вернуть Синди способность самостоятельно дышать, но все усилия были тщетными. Легкие были слишком сильно поражены фиброзом. Врачи предложили Дереку подписать согласие на трахеостомию и установление трахеостомической трубки. Он поставил свою подпись под документом без всяких раздумий. Он был сильно напуган, но доверял врачам и хотел, чтобы они сделали все возможное для спасения жизни его жены. Он бы одобрил любое их решение, они могли даже не спрашивать его согласия.

После трахеостомии Синди медленно пришла в себя. Сначала она пребывала в бреду — ей казалось, что в ее кровати кричат какие-то дети, что с потолка льет дождь, а ее муж изменяет ей с медсестрами. Когда сознание прояснилось, а действие седативных лекарств ослабло, Синди увидела кошмар иного рода. Из ее шеи торчала трубка, соединявшая ее с аппаратом ИВЛ, и постепенно Синди стало все ясно: когда-то она ухаживала за пациентами с трахеостомическими трубками и вот теперь, пока она была без сознания, она сама превратилась в такого пациента. Синди не могла говорить и была слишком слаба, чтобы писать. Она пала духом и страшно злилась на Дерека за согласие на операцию, превратившую ее в беспомощную куклу. Но она не стала ему об этом сообщать. Она хорошо его знала и понимала, что за внешней сдержанностью офицера полиции он прячет растерянность и панику. Она и сама старалась не показывать свой страх. Кроме того, Дереку не предложили никакой альтернативы. Синди держала свои мысли при себе и ждала.

Слово «ожидание», по мнению многих людей, подразумевает нечто статичное, но для Синди оно ассоциировалось с хождением по туго натянутому канату над пропастью, когда малейшее неудачное движение грозит бедой. Когда она ждала — в то время, как Дерек и дети готовились к ее возвращению домой с трахеостомической трубкой и аппаратом, — у нее началась лихорадка. Потребность в кислороде резко возросла. Синди снова перевели в отделение интенсивной терапии, где врачи собрались на экстренный консилиум. Движения их были быстрыми, фразы короткими, никто не шутил. Дерек в страшном волнении мерил шагами коридор перед дверью в ОИТ. Время тянулось невыносимо медленно. Наконец к Дереку вышел врач Филипп Кемп. Мощный, крепкий мужчина, доктор Кемп был не только хирургом-трансплантологом, но и подполковником ВВС США. Он демонстрировал уверенность человека, который в этой жизни видел все. Легко могу представить, как он отвел Дерека в маленькую переговорную с пластиковыми стульями, где многие родственники пациентов слышали плохие новости, и рассказал, что такое экстракорпоральная мембранная оксигенация, или ЭКМО.

Даже при самых высоких значениях параметров искусственной вентиляции легких кислород в крови Синди продолжал угрожающе падать. Доктор Кемп сказал, что если Дерек даст свое согласие, то врачи установят два катетера в самые крупные вены Синди — во внутреннюю яремную и в бедренную. Через один катетер кровь будет покидать тело Синди и пропускаться через аппарат, который установят возле ее койки. После того, как оксигенатор, который заменит Синди легкие, сделает свое дело, насыщенная кислородом кровь вернется в организм Синди уже по другому катетеру. Хирург сказал, что после подключения аппарата ЭКМО его жене уже не потребуется респиратор, она окончательно очнется и, возможно, сможет говорить. Если все пойдет хорошо, то, вероятно, удастся заменить катетер в бедренной вене двухпросветным катетером в яремной вене. Тогда Синди сможет ходить, а это очень важно для кандидатов на пересадку легких. Ходьба позволяет поддерживать силы, необходимые для проведения трансплантации.

Обычно очень трудно решить, стоит ли начинать ЭКМО, — иногда представляется, что еще рано, так как состояние пациента позволяет обходиться без этой тяжелой процедуры, или что уже поздно, потому что болезнь зашла слишком далеко. Есть несколько строгих показаний, но все равно непросто судить о том, не является ли пациент слишком старым или слишком ослабленным для того, чтобы польза от ЭКМО перевесила возможные осложнения. Однако у лечащих врачей Синди никаких сомнений не было. Кроме того, имя Синди стояло в списках кандидатов на трансплантацию, и врачи стремились поддержать Синди в таком состоянии, чтобы она могла выдержать одно из самых агрессивных хирургических вмешательств. Доктор Кемп хорошо знал Синди. Он видел ее на амбулаторных приемах и был одним из тех, кто делал ей операцию, когда потребовалась срочная трахеостома, а еще он знал, как она упорна в своем намерении остаться в живых ради детей.

Когда Кемп говорит родственникам о том, что их близкому человеку показана ЭКМО, когда рассказывает о катетерах и трубках, о бесконечных санационных бронхоскопиях, он понимает, что разговаривает с людьми, переживающими тяжелейший стресс, что они едва ли многое запомнят из его объяснений. В своих разговорах с родственниками доктор Кемп честен и при этом участлив и мягок, когда говорит о возможных последствиях вмешательства.

У больного, находящегося на ЭКМО, возможны кровотечения или, наоборот, тромбозы. И то и другое чревато серьезными осложнениями или даже смертью. В отличие от ИЖС или гемодиализа, ЭКМО не предназначена для постоянного применения. Эта процедура не может бесконечно долго замещать функцию легких. ЭКМО, объясняет доктор Кемп, это мост. Мост соединяет одно место с другим. Это означает, что мост неизбежно заканчивается — либо выздоровлением, либо трансплантацией. Поэтому, если в какой-то момент дела начинают идти не так, как надеялись врачи, и эти цели становятся недостижимыми, то доктор Кемп и его коллеги могут принять решение о прекращении экстракорпоральной мембранной оксигенации.