Браззавиль-бич - Уильям Бойд

Этим вечером в Роберте не чувствовалось никакого внутреннего напряжения, она почти по-матерински хлопотала вокруг меня. Она вытащила пачку своих ментоловых сигарет и одну со вкусом изящно выкурила. Я почувствовала, что воздух в комнате потрескивает, как наэлектризованный, от негодования, которое вызвал у Яна этот маленький домашний бунт. Я, как всегда, смолила свои едкие «Таскерс», и вскоре над столом повисли колеблющиеся голубоватые слои дыма. Роберта, медленно, но верно пьяневшая от бурбона, начала осторожно сетовать на поведение Джинги Маллабар, пробуя почву, чтобы проверить, на чьей я стороне. При виде моей подчеркнутой нейтральности она расхрабрилась, и на нас вылилось такое количество претензий, обвинений и тайных обид, какого с лихвой хватило бы года на два. Джинга манипулирует людьми. Джинга узурпировала множество полномочий Его Величества Маллабара. Ее неуместное и неумелое вмешательство в переговоры с агентами и издателями отсрочило выход в свет его книги как минимум на год. Я сидела, слушала, кивала и время от времени говорила что-нибудь вроде «господи!» или «это уже слишком». Наконец Роберта прервала свои излияния, с трудом поднялась со стула и объявила, что ей нужно пойти в «дамскую комнатку» сделать пи-пи.

Выходя, она задержалась в дверях: «Мы должны почаще так собираться, Хоуп».

Я выразила согласие.

— Я думаю, как плохо, что вечером все мы разбредаемся по своим углам. Это до такой степени… по-английски. Надеюсь, вы не обиделись.

— Ничуть, — отозвалась я. — На самом деле я с вами согласна.

— В чем-чем, но в этом Джингу упрекнуть нельзя, — ехидно заметил педантичный Вайль.

— Почему это?

— Потому что она швейцарка.

— Невелика разница.

— Боже правый!

Я почувствовала, что скандал, который неизбежно разразится, когда я уйду, уже сейчас начинает набирать обороты, и вмешалась с какими-то банальными рассуждениями о том, что сама планировка нашего лагеря мешает хождению в гости и частому общению — взять хотя бы то, что он вытянут вдоль Главной улицы, и то, что в расположении бунгало и времянок угадывается чисто пригородное стремление к уединению, и т. д., и т. д. Благодаря виски речь моя стала авторитетной, формулировки — отточенными.

— Вы знаете, Хоуп, я никогда об этом не задумывалась, — наморщив лоб, произнесла Роберта и ушла в ночь, в направлении уборной.

Ян на минуту открыл входную дверь, чтобы выпустить дым. Окна были затянуты сеткой, теперь в образовавшийся проем влетели, трепыхаясь, два мотылька.

— Насколько я знаю, — сказал Ян раздраженно, — она не курила уже три года. Что это на нее нашло?

Я решила, что не стоит развеивать его заблуждение. Маленькую тайну Роберты я не выдам.

— Оставьте ее в покое, Ян, — возразила я. — Она хотела себя побаловать, вот и все. Надо же, оказывается, она не очень-то любит Джингу?

Он меня не слушал. «Сегодня она чувствовала себя совершенно свободно, так ведь?» — произнес он, словно бы с удивлением. И посмотрел на меня с извиняющейся улыбкой.

— Я говорю это, — пояснил он, — потому что она всегда вас побаивалась.

— Меня?

— Конечно. — Он нервно усмехнулся. — Что она, лучше нас всех?

Я решила, что не стоит дальше развивать эту тему. И стала размышлять о словах, однажды сказанных моей подругой Мередит; вот тебе великая истина, произнесла она: последнее, что мы узнаём о себе, — это то, как мы действуем на окружающих.

Я хорошо спала в бараке для переписи, убаюканная бурбоном, мне не мешали шуршания, шорохи и потрескивания, доносившиеся из другого конца длинного помещения. В нем было полно ящериц, и кто-то — хотелось верить, что белка — жил в пространстве между потолком и крышей. Засыпая, я слышала, как это существо бегало взад-вперед по пластиковому перекрытию, острые коготки стучали и скреблись у меня над головой.

В шесть утра Джоао разбудил меня стуком в дверь. Мы пошли в столовую выпить чаю и забрать мой пакет с завтраком. Джоао сказал, что не видел Лайсеу уже несколько дней: мальчик очень расстроился, что его уволили, и ушел из дома. Я сказала, что, когда бы он ни вернулся, нам нужно встретиться и поговорить.

Когда мы переходили через Дунай, я сообщила Джоао печальную весть об утрате всех моих аналитических листков и журнала.

— За целый год, — сказала я убитым голосом. Теперь, когда я снова шла на работу, эта потеря вдруг стала для меня особенно тягостной. — Придется все начинать сначала.

— Не думаю, чтобы так понадобилось, — Джоао пытался сдержать улыбку. — У меня есть мои записи. Много. Каждый вечер я заставляю Алду их переписать. Для практики. Вы же знаете, он не пишет особенно хорошо.

— С того самого времени, как я приехала? Все переписано?

— Только полевой журнал. — Он развел руками. — Конечно, какие-то дни я с вами не было.

— Но я ходила или с вами, или с Алдой… А у него записи сохранились?

— Да. Я каждый вечер их проверяю.

Я почувствовала, что лицо у меня расплывается в улыбке. «Я приду и заберу их. Сегодня же вечером».

— Конечно, — он был очень доволен собой. — Так что ничего не пропало.

— Джоао, что бы я без вас делала?

Он рассмеялся, отвернув лицо, издавая сдавленные фыркающие звуки. Я похлопала его по плечу.

— Чистая работа, Джоао, — сказала я. — Мы прославимся.

Мы дошли до места, где тропинка раздваивалась. Итак, опять на работу.

— Прекрасно, — сказала я. — С чего начнем?

— Оу, — Джоао хлопнул себя ладонью по лбу. — Я забыл. Я видел Лена, она с детенышей. У нее мальчик.

— Пошли ее поищем.

Лену мы нашли в полдень, в обществе нескольких южан. Они отдыхали в тени.

Лена нянчилась со своим младенцем, тут же лежали и сидели Мистер Джеб, Конрад и Рита-Лу. Не было Кловиса, Риты-Мей, Лестера и Маффина.

Мы с Джоао подошли к обезьянам чуть ближе, чем обычно, остановились футах в тридцати от Лены. Детеныш был почти безволосый, иссиня-черный. Конрад искал блох у Мистера Джеба, но по взглядам, которые он постоянно бросал на новорожденного, было понятно, что тот сильно его интересовал. Рита-Лу валялась в траве. Казалось, она дремлет. Я заметила, что генитальная зона у нее стала более розовой, наметилась выпуклость.

— Нужно имя, — сказал Джоао шепотом. — Для ребенка.

Я ненадолго задумалась. «Бобо», — сказала я наконец, неизвестно почему. Джоао записал у себя в полевом листке: «Бобо, пол муж., сын Лены».

Конрад перестал искать блох у Мистера Джеба и начал осторожно приближаться к Лене. Она сидела, опираясь на ствол железного дерева. Бобо беспомощно цеплялся за пряди шерсти у нее на животе — в бинокль я видела, как он сжимает свои крошечные кулачки, — и с жадностью сосал ее правую грудь. Конрад подошел ближе, Лена негромко предупреждающе тявкнула.