Улица милосердия - Дженнифер Хей

Но начало было многообещающим. Он проучился два семестра в Карри-колледже, а когда у него кончились деньги, пошел подсобным рабочим в строительную бригаду Манчини. Каждый день на рассвете, под звуки одной и той же радиостанции, он вместе с отцом отправлялся на объект. В дороге они не разговаривали. Никогда больше он не проводил с отцом столько времени. Так продолжалось пять недель, пока его не одолжили бригаде, перевозящей сваи для строительства Бостонского тоннеля. Величайшее недоразумение его жизни.

Когда он сошел на грэнтемский пирс, у него возникло ощущение, будто его не было очень долго, хотя город, разумеется, не изменился. Отсутствуй он десять минут или двадцать лет – все едино. По берегу, следуя зову подросткового протеста, шатался паренек с банкой пива. Пятьдесят лет назад на его месте мог быть отец Энтони. Тридцать лет назад это мог бы быть Тим Флинн. Жизнь в Грэнтеме представляла собой унылый второсортный фильм, один из тех, где периодически омолаживают актерский состав, но сценарий при этом остается неизменен. Такой вот городок.

Дома было пусто, мать отправилась в салон красоты за своей еженедельной укладкой. В холодильнике не нашлось ничего интересного, так что он насыпал в миску сухих хлопьев и понес ее в свою штаб-квартиру. Будучи подростком, в целях уединения он релоцировал свою комнату в подвал, где за несколько лет сделал парочку важных улучшений: установил стереосистему, провел кабельное телевидение и беспроводной интернет. Так, надев наушники, он мог отгородиться от доносящегося из кухни скрипа половиц, где мать проводила девяносто восемь процентов бодрствования.

Внизу было удобно, хоть и немного темно: дневной свет попадал в комнату сквозь два небольших окошка под потолком, выходящих на улицу на уровне земли и смотрящих на оконные колодцы из гофрированных жестяных листов.

В год, когда он держался за голову, полумрак оказался очень кстати.

Он ел хлопья, сидя перед компьютером, и прокручивал страничку сайта. Он уже два года был веб-мастером сайта Католического наследия Новой Англии, единственной целью существования которого было убедить священников проводить службы на латыни.

Платили за работу всего ничего, но и работы как таковой было столько же. Время от времени он обновлял календарь мероприятий: Всеобщая молитва, Крестный ход, автобусная поездка в муниципальный театр в Нью-Джерси на ежегодную демонстрацию Плата Вероники, – а через какое-то время попросил себе должность веб-мастера, которую отец Ренальдо с удовольствием ему дал. Все проще, чем платить, и Энтони сразу же заказал визитки с выпуклыми золотыми буквами: Энтони Бланшар, веб-мастер.

Он заметил, что в календарь закралась квадратная скобка. Внося исправления, он услышал шаги наверху.

– Энтони, ты дома? – позвала мать с верхних ступеней лестницы.

Она тяжело протопала вниз. Ее седые волосы были уложены в свою обычную воздушную форму, жесткую, как шлем, и залитую лаком так, чтобы хватило на неделю.

Он перехватил ее на нижних ступеньках.

– Ма, я же просил тебя стучаться.

– Простите-простите. Мне вернуться и постучаться?

– Я взрослый мужчина, у меня должно быть какое-то личное пространство. А если бы я был тут с девушкой?

Он не стал добавлять, что еще он мог бы сидеть и дрочить, что было куда вероятнее, или что он мог бы курить бонг, что тоже было куда более реалистично.

Мать театрально сморщила нос: «Тут чем-то пахнет».

– Я ничего не чувствую.

– Где ты был? – спросила она.

– Где я мог быть? На службе.

– Не груби. Я просто спросила.

– Потом прошелся по городу, – сказал он. – Встречался с другом.

Мать просияла:

– У тебя есть друг?

– У меня много друзей.

– В Бостоне?

Энтони раздраженно вздохнул:

– Я виделся с Тимом Флинном, если тебе очень надо знать. С братом Морин.

– Какой Морин?

– Ну, Морин, помнишь? Моя подружка.

– Когда это у тебя была подружка?

Энтони не снизошел до ответа. В последнее время ему начало казаться, что мать считает его геем; переубеждать ее он не стал, потому что правда была еще менее приглядна.

– Ну ладно, в конце концов, хоть из дома вышел. Может, тебе работу поискать? – сказала мать таким тоном, будто эта мысль только что пришла ей в голову, а не была ТЕМОЙ НОМЕР ОДИН В КАЖДОМ ИХ РАЗГОВОРЕ ВСЮ ЕГО ЖИЗНЬ. – В мини-марте кого-то ищут.

– Кассира, – сказал он.

– С этого можно начать. Вон как Сэл из отдела с заморозкой.

Это была ее вторая любимая тема для разговоров: двоюродный брат Энтони, Сэл, по линии Фаско был менеджером отдела замороженной еды в «Стар Маркете» в Линне, или Согусе, или где он там, блядь, живет.

– Меня не интересует заморозка, – сказал Энтони.

– Дело не в интересе. Дело в том, чтобы иметь работу.

– У меня есть работа, – в тысячный раз повторил он. – В интернете.

У матери, которая имела лишь отдаленное представление о том, что такое интернет, не нашлось ответа.

– Я уже объяснял, – сказал он с беспредельным терпением. – Если я пойду на какую-нибудь дрянную работу в мини-март, я потеряю пособие по инвалидности.

Он получал его четырнадцать лет: дольше, чем учился в школе, дольше, чем вообще чем-либо занимался в жизни. На олимпиаде по тунеядству он бы взял золото: полная и перманентная нетрудоспособность. И все из-за одного-единственного случая вторничным днем в котловане туннеля на юге Бостона.

Ежемесячная выплата была весьма скромной – шестьдесят шесть процентов от его зарплаты в «Манчини» плюс ежегодная поправка на прожиточный минимум, – но это было больше, чем в мини-марте, больше, чем в заморозке. А если раскидать эту сумму на часы, то цифры были еще более впечатляющие. Он покрывал все свои месячные расходы, не тратя на работу ни единой минуты. Ему платили просто за то, что он оставался в живых.

ДЕТАЛИ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ ДЛЯ НЕГО НЕ СУЩЕСТВОВАЛИ, они обитали где-то в царстве слухов и догадок. По словам очевидцев, незакрепленная свая вступила в контакт с его каской. Сила удара была настолько велика, что его моментально отправило в глубокий нокаут. По шкале комы Глазго его оценили на девятку (потеря сознания менее чем на тридцать минут, когнитивные нарушения с возможностью восстановления пятьдесят на пятьдесят).

В какой-то момент его выписали из больницы. Подробности он помнил смутно: что-то связанное с властями штата, компенсациями за отказ подавать в суд, может даже и профсоюз как-то поучаствовал. Его иск рассмотрели и закрепили за ним соцработника, чье имя он сразу же забыл.

Он сидел в темной комнате и держался за голову.

Тогда, в 2002-м, у него не было места жительства, кроме его собственного тела – неблагоприятного райончика, стремительно рассыпающегося на части. В ушах звенело, голова кружилась до тошноты. Он