Плясать до смерти - Валерий Попов

Продавленная колея и сросшиеся наверху липы образовали овал — и в нем явился еще персонаж: ноги колесом, руки почти до земли, огромная голова. Занял почти весь овал. Широко шагает! Но не в длину, а как-то больше в ширину.

Что-то в родное в нем! Защемило… Ба, да это герой моего романа Евлампий, хранитель здешних мест.

— Здорово, Евлампий! И прощай.

Вряд ли о тебе напишу.

Из автобуса вышли у дома. Дом стоит. Это уже обнадеживает. Настенька уже целый день ведет самостоятельный образ жизни, а дом цел!

Дом, правда, большой: тянется в безнадежную даль на полкилометра, так что Настя для первого дня вполне могла ограничиться нашей квартирой.

Стекла блестят на солнце. Значит, они есть? Поднялись лифтом. И двери есть!

С остальным было хуже: только двери открыли, чуть нас не выдуло сквозняком! Значит, стекла не все. Да вон же они и валяются. «К сожаленью, день рожденья только раз в году». А то бы тут вообще ничего не осталось.

— Ал-ле! — Я бросил клич.

Даже Рикки не воет. Только ветер! Тащит какой-то неприятный сор, окровавленные бинты, катит «Рояли».

Да! Если здесь и было веселье, в это как-то плохо теперь верилось. Подарков имениннице тоже не наблюдалось. Господи, что же за жизнь?! Куда же все делось? Осталось там? В том городе? Или в другой жизни?

Как вы, наверно, заметили, я достаточно отстраненно все это воспринимал: через призму искусства. Иначе не выдержать. Даже в каком-то ритме пишу. (Видимо, амфибрахий.)

Как учили в кино: одна деталь делает все! Мужской стоптанный грязный ботинок. Один!

Не только Шерлоку Холмсу, нам понятно: то ли здесь искать одну ногу, то ли человека без ноги… Мне, честно сказать, без разницы. Жилье уже все равно как бы не мое.

Сел, однако. Полчаса просидел. Непонятно, что делать тут. Чем здешний народ занимается? Местное население? Кроме отрывания ног!

Вдруг из маминой каморки послышался хрип. Настя? Пусть даже с хрипом — все равно счастье. Явился какой-то мятый тип. С одной ногой — в смысле, в одном ботинке. Герой! Но довольно мятый. Росточек небольшой. Морда избита. Зато большой чуб. Скулы играют. Взгляд затравленный.

Видно, я был еще слишком избалован: и в голову не пришло, что с этим типом будет связана половина (правда, нелучшая) моей жизни. Гость натужно молчал.

Я резко поднялся. Снова сел. Ветер усилился. Видимо, вечереет.

— Где Настя? — Нонна задала главный вопрос.

Тот молча играл скулами. Вопрос не из легких.

— В больнице!

Голос оказался неожиданно богатый. Поставленный баритон. Но долго упиваться им неохота.

— В какой?

— В Куйбышевке.

— Что с ней?

— Операция.

— Какая?

— Аборт.

На это не рассчитывали.

— Вот, — сказал врач, протягивая рецепт. — Нужны вот эти антибиотики. Очень сильные. Другого спасения нет. Ищите.

— Как же вы так?!

— Это не мы. Такую привезли. Советую поторопиться.

Входил, спрашивал. Действовал как автомат. Антибиотики нашлись только в Автово. Чуть полегчало. Выйдя, я даже огляделся. Никогда не видел эти пышные сталинские дома.

После укола разрешили зайти. Настя лежала в огромной палате у окна. Отвернулась!

— Настя! Ты что натворила?!

— Тиш-ше! — прошипела она. Злобная — будто мы виноваты!

С неохотой вернулись в дом. Как бы уже не наш. Одноногого героя, к счастью, не оказалось. Надеюсь, уже отыграл свою роль?

Ошиблись!

Явился! Под ручку с Настей. Прицепился сбоку. Как рак! Настя большая, толстая, бледная. Прежде не понимали причину ее полноты.

Вела себя уверенно. «А где, кстати, Рикки?» — поинтересовались мы. Пожала плечом. Эта мелочь, очевидно, не волновала ее.

— Прибраться не мог?! — впилась яростным взглядом в гостя.

Нас она уже, что интересно, игнорировала. Настоящие хозяева пришли! А мы тут так, как бы проездом! Смелая трактовка.

— Он кто? — поинтересовался я.

— Николай! — театрально поклонился.

Я не ошибся: актер. Маленький, но главное — гонор!

— Что здесь произошло?

— Ваша Настя думает… — раззявил большой рот (да, отношения у них, похоже, не идеальные). — …Что все ее будут слушаться! А тут народ такой! — сказал не без лихости.

При чем здесь народ?!

Оказалось — при чем. Медленно прояснилось: ударили ее по животу. Мы как стояли, так сели.

— А вы жених, значит, ее? — проницательно ухватила Нонна.

Мне бы такое и в голову не пришло.

— В народе говорят. — Он ухмыльнулся.

Снова — народ? Наладила Настенька мне связь с народом!

— Жениться хочешь?! — дожимала Нонна.

— Да мне как-то однох…ственно! — осклабился он.

Я открыл рот, чтобы сформулировать симметричный ответ. Но тут рявкнул звонок. Снова, наверное, что-то удивительное.

В дверях стоял мужик с большим рябым лицом и глазками-буравчиками, волосы гладкие, прилизанные. Почему-то сиял!

Богатый светлый костюм, галстук-клумба. И в руках — букет. Многовато цветов. Снова праздник?

— Ну что? Пора, думаю, познакомиться! — усмехнулся он. — Жора Скобло!

Богатая фамилия.

— Сима, заходи!

Сима была его противоположностью: маленькая, сухонькая, с поджатыми губами. В крепких семьях такие сочетания часто встречаются.

Я уже начинал догадываться, что это за пара. Мысль лихорадочно работала: в холодильнике пустота. Был хек, но в другой жизни.

— Входите, входите! — Нонна улыбалась и кланялась, как китайский болванчик: гости и выпивка всегда восхищали ее.

— Жора! — Гость протянул могучую руку, тряхнул мою, бережно подержал руку Нонны. — Сима, представься!

Субтильная комплекция, веснушчатые скулы. Взгляд размытый. Наш избранник, похоже, в нее.

Ошеломил выход Насти. Ничуть не смутясь, шаркая тапками (в Казани, где я родился, они назывались «чувяки»), она небрежно, вразвалку подошла, небрежно чмокнула застывшую Симу. Жору — более уверенно и сочно. Отношения у них, видно, хорошие.

— Спасибо вам, что вырастили такую дочь! — Жора поклонился.

Неожиданный комплимент!

— Урода этого из самого пекла вытащила. Не она — не был бы жив!

— Ну, Жора, не преувеличивай! — сказала Настя.

Вот где, оказывается, настоящая ее семья! Колька, насупясь, играл желваками. Лучшая роль?