... Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам

— А куда бы я обратился? Позвонить своим адвокатам я не мог, они способствовали тому, что меня осудили. Я оказался совершенно один в этой ситуации…

— Ни одного человека, с которым ты мог бы поговорить?

— Нет, мне никого не удалось найти. Наверняка такие люди существовали…

— Те, кто окружает тебя в отделении сейчас… тебе известно, как они относятся к вопросу о твоей виновности?

— В общем и целом, думаю, они считают меня виновным. Правда, мне кажется, что среди сотрудников есть исключения. Но это никогда не обсуждается.

После статьи в «Дагенс Нюхетер» в ноябре 2001 года, когда Квик объявил о своем тайм-ауте, полицейские допросы прекратились. Вскоре после этого Кристер ван дер Кваст закрыл все дела, по которым в тот момент шло следствие. Квик прекратил принимать журналистов и погрузился в молчание, продолжавшееся почти семь лет.

Однако было и еще одно, никому не известное обстоятельство. В то же самое время Стюре прекратил посещение психотерапевтических сеансов. Без лекарств он не мог ни о чем поведать. Он не хотел продолжать рассказы о сексуальных посягательствах в детстве и убийствах во взрослом возрасте, да и не мог ничего сообщить без бензодиазепинов. Именно наркотические препараты снимали тормоза, что позволяло ему участвовать в психотерапевтических сеансах и полицейских допросах.

— В течение нескольких лет я вообще не встречался с Биргиттой Столе. Потом мы начали встречаться раз в месяц для «социальной беседы». Но, как проклятие, в этих беседах звучали ее слова: «Ради родственников погибших ты должен продолжать свою историю». Для меня это было продолжением кошмарного сна!

Но самое ужасное заключалось в том, что Стюре почти не помнил того, что происходило с ним в бытность его Томасом Квиком. Общеизвестно, что большие дозы бензодиазепинов отключают когнитивные способности — процессы обучения просто не работают.

Поначалу я подозревал, что Стюре симулирует потерю памяти, но вскоре убедился, что он и вправду понятия не имеет о событиях, рассказать о которых было бы в его интересах. Я осознал, что это обстоятельство делает почти невозможным отказ от собственных показаний.

— Очень надеюсь, что в карточке есть записи по поводу тех средств, которые мне давали. Я ведь даже не знаю, отмечались ли они.

То, что сообщил Стюре, означало, что вся история с Томасом Квиком — не только правовой, но и крупномасштабный медицинский скандал. Пациент закрытой психиатрической клиники, которому назначено неправильное лечение: непрофессиональная психотерапия и бездумное применение препаратов. Приговоры за восемь убийств являлись последствиями этого неправильного лечения. То есть если Стюре говорит правду. А как я мог проверить правдивость его слов?

— Для меня было бы очень ценно посмотреть твою медицинскую карточку, — сказал я.

Стюре вдруг смутился.

— Я не уверен, что хочу этого, — проговорил он.

— Почему?

Он помедлил с ответом.

— Мне чудовищно стыдно при мысли, что кто-то посторонний прочтет, что я говорил и делал в те годы.

— О господи! Вся страна читала о том, как ты насиловал детей, убивал, расчленял, поедал их тела! Чего еще тебе стесняться? Кажется, дальше уже просто некуда.

— Не знаю, — повторил Стюре. — Но я должен обдумать это дело.

Его ответ вызвал у меня подозрения. Может быть, Стюре стремится скрыть от меня карточку, поскольку в ней содержится иная правда?

— Тогда подумай над этим, — сказал я. — Но если ты хочешь, чтобы истина увидела свет, важна полная открытость с твоей стороны. Правда и ничего, кроме правды…

— Да, ты, конечно, прав, — пробормотал Стюре. — Просто мне ужасно стыдно…

После долгого и исчерпывающего разговора мы попрощались. Когда я собрался идти, а Бергваль — нажать кнопку звонка, чтобы вызвать санитара, мне вдруг вспомнилась одна важная вещь.

— Стюре, можно я задам тебе один вопрос, над которым я размышляю уже полгода?

— Да?

— Что ты делал во время своих отпусков в Стокгольме?

Он широко улыбнулся и ответил без секундного колебания. Его ответ заставил и меня улыбнуться.

Если вы утверждаете, что полиция вместе с психологом заставили шведские суды осудить невиновного человека, то я могу ответить вам, что в истории права такого еще ни разу не случалось. Тот, кому удастся это доказать, сотворит величайшую в мире сенсацию!

Клаэс Боргстрём, адвокат защиты

Томаса Квика в период с 1995 по 2000 год,

в интервью автору от 14 ноября 2008 года

Я стою у дверей комнаты для свиданий и жду, чтобы охранник выпустил меня. Но прежде Стюре должен ответить на мой вопрос.

В материалах следствия отмечены увольнительные Томаса Квика для поездок в Стокгольм. После возвращения из одного такого отпуска он предпринимает «гипнотическое путешествие в машине времени» и внезапно оказывается в состоянии сообщить шокирующие детали об убийстве Томаса Блумгрена в Векшё. Во всяком случае, именно так его психотерапевт интерпретировала внезапное пробуждение воспоминаний.

— Сейчас я тебе расскажу, — с триумфом в голосе произносит Стюре. — Я сидел в библиотеке в Стокгольме и читал статьи в газетах о Томасе Блумгрене. Да-да, сидел и прокручивал микрофильмы. Записывал все важные детали и срисовывал изображение сарая для хранения велосипедов. Затем я тайно провез все это в Сэтер и еще почитал свои заметки, прежде чем от них избавиться.

Хотя я давно подозревал, что дело обстояло именно так, жутковато слышать, как Стюре рассказывает о своей инфернальной дерзости. Господи, зачем он потратил столько труда, чтобы сбить с толку следствие?

По словам Стюре, он вовсе не ставил своей целью обмануть следователей. Ему важно было убедительно разговаривать с психотерапевтом, оставаться интересным пациентом.

— В библиотеку я пошел под влиянием Челя Перссона, — поясняет Стюре. — Постарайся понять, какие огромные ожидания возлагались на меня в психотерапии. Мы встречались на сеансе три раза в неделю по часу. Я рассказывал и рассказывал, но не мог дать никаких убедительных сведений. Между тем Чель Перссон и [врач] Йоран Франссон хотели что-то представить Пенттинену и Квасту. Сообщить что-то о Томасе Блумгрене показалось мне достаточно безопасным — ведь срок давности по этому убийству уже вышел, и обвинение мне не грозило.

Я слышу слова, которые произносит Стюре, но, как ни стараюсь понять, в голове все это не укладывается.

— И это еще не все, — продолжает Бергваль, глядя на меня так, словно собирается сделать мне подарок. — Кроме того, у меня есть алиби в деле, касающемся убийства Томаса Блумгрена! Очень мощное алиби!