Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

– Она, бедняжка, упала с лошади, – сказала Берта, – в тот же день, когда заработала и солнечный удар. Ужасно ей не повезло.

Доктор Лимо бережно положил руку Мэри вдоль ее тела. Его ладонь на мгновение задержалась у нее на лбу.

– Снимите с этой несчастной юной дамы все наряды и наденьте на нее просторную удобную ночную рубашку. Она должна провести в постели самое меньшее еще неделю, и лишь тогда ей можно будет вставать. Я не вижу никаких признаков солнечного удара. Она поправляется после желтой лихорадки.

Берта Куртенэ взвизгнула – нечеловечески пронзительно. И без чувств рухнула на пол.

– Господи, неужели в этом доме придется лечить каждого? – сердито сказал доктор. – Жанна, принесите матери нюхательной соли. И позовите горничную, чтобы помогла мне отнести ее в спальню. – Он повернулся к Мэри и заговорил ласковым, спокойным тоном: – Ты скоро поправишься, дитя мое. Я приготовлю обезболивающий сироп с настойкой опия. А к глазам пусть прикладывают крошеный лед в тряпочке. Они скоро перестанут болеть… Я не стану пускать тебе кровь – кризис уже миновал, и ты на пути к выздоровлению. Просто отдыхай и пей, сколько выдержит желудок. Завтра постарайся съесть немного супу, а если будет желание, то и хлеба, смоченного в молоке. Завтра вечером я вернусь и осмотрю тебя.

Он склонился над распростертым телом Берты, затем выпрямился.

– С нее достаточно и глотка бренди. Не понимаю, зачем вы, женщины, столь настойчиво втискиваетесь в эти чертовы корсеты. В них же дышать невозможно. Потому-то вы и падаете вечно в обмороки. – Идя за слугами, которые выносили Берту из комнаты, он все еще ворчал.

Мэри следовала всем предписаниям доктора Лимо, кроме приема опия. Она приняла одну дозу и, очнувшись после дурманного сна, почувствовала себя хуже обычного. После этого она отказалась от опия. Во время следующего визита доктора Лимо она уже сидела, опираясь на подушки, и ела рисовый пудинг.

– Молодость, – сказал он. – Если бы я мог разливать ее по пузырькам и прописывать моим пациентам, я был бы самым удачливым врачом в мире. Мои визиты, милая барышня, вам больше не понадобятся. – Он взял Мэри за руку и галантно склонился над нею. Его старомодные густые усы пощекотали кожу Мэри, и она улыбнулась.

Через несколько минут после его ухода на цыпочках вошла Жанна:

– Мэй-Ри? Как, ты ешь? Замечательно! Доктор Лимо только сейчас разрешил мне зайти к тебе, а раньше запрещал. Я боялась, что тебе стало хуже из-за моих глупостей. Как ты себя чувствуешь? Можно, я немного побуду с тобой?

– Мне гораздо, гораздо лучше. Останься, пожалуйста. Сядь здесь, рядом со мной. У меня такое ощущение, будто я отсутствовала много недель. – Мэри была чрезвычайно рада видеть Жанну. И эта радость заставила ее вспомнить те недостойные чувства, которые обуревали ее накануне болезни. Ей стало совестно. – Я счастлива, что у меня есть такая хорошая подруга, – выпалила она. – Твоя семья так добра ко мне. Мне бы следовало лучше проявлять свою благодарность.

– Какая-то ты ненормальная, Мэй-Ри. Мы все должны быть благодарны тебе за то, что ты приехала к нам.

– Как твоя мама?

– Как всегда. Носится повсюду, суетится из-за всякой мелочи. Ты забудь про ее обморок. Она и так была расстроена из-за приезда внучки Эркюля, а когда услышала, что у тебя лихорадка, это оказалось выше ее сил.

– Я понимаю, – сказала Мэри.

– Сомневаюсь. Бедная мама, такая печальная история! Видишь ли, Мэй-Ри, у меня когда-то было четыре брата и четыре сестры. Я была самой младшей. Началась эпидемия лихорадки, и за два дня все мои братья и сестры умерли. Я одна не заразилась. Мама привезла меня на плантацию и с тех пор ни разу не разрешала мне съездить в город. Это случилось почти двенадцать лет назад. Она до смерти боится, что и я умру от лихорадки. Говорят, что креолы и черные ей не подвержены. Однако все мои братья и сестры заболели. Странно подумать, что сейчас мне почти столько же, сколько было старшему из них, когда он умер. Как бы мне хотелось знать, какие они были. – На прекрасные темные глаза Жанны навернулись слезы.

Мэри тронула ее за руку:

– Не печалься. У тебя есть Филипп. Он же не умер.

Жанна рассмеялась:

– Мэй-Ри, ты что, ничего не знаешь? Филипп мне не родной брат. Папа усыновил его. На самом деле он сын моего дяди Франсуа. Когда родные сыновья папы умерли, его брат отдал ему Филиппа. Он был незаконнорожденный, но Франсуа узаконил его. Однако другие дети дяди Франсуа не очень хорошо к нему относились; да и тетя Софи была счастлива избавиться от него. Ни одной женщине не захочется растить сына своего мужа, рожденного от другой.

Мэри было безумно интересно. Правда, она не была уверена, что может верить хоть единому слову Жанны. Эта история слишком напоминала романы, которые ей запрещали читать монахини. Но Жанна говорила обо всем этом так спокойно, совершенно тем же тоном, каким излагала родословную лошадей на конюшне. У приличных людей не бывает внебрачных детей. Мэри постаралась рассмеяться:

– Жанна, ты вредина! Я чуть было не поверила тебе.

– Мэй-Ри, ты меня обижаешь. Конечно же, я говорю правду.

– Но откуда ты могла узнать обо всем этом? Ты же сама сказала, что тебе было только два года.

– Но мама все время говорит о моих умерших братьях и сестрах. У нее есть миниатюры их всех, а на рамках выгравированы их имена. Можешь посмотреть, если хочешь. Они были очень красивые дети.

– Ладно. Я верю, что у тебя были братья и сестры, которые умерли. Но я ни за что не поверю, что Филипп… как ты его назвала?

– Незаконнорожденный? Но это не так, Мэй-Ри. Его папа сделал его законным. И усыновил – тоже по закону. Люди всегда так делают, каждый об этом знает.

– А тебе кто сказал?

– Я не помню. Может быть, слышала где-то. Я слышу многое, о чем мне не говорят. Например, о папиной любовнице. Предполагается, что я не должна об этом знать. Ой, я так надеюсь, что она приедет навестить Эркюля. Доктор Лимо сказал, что у него был апоплексический удар. Он проживет еще какое-то время, но потом будет новый удар, и тогда он умрет. Мама и Grandpère спорили об этом весь вечер. Дедушка хочет, чтобы предсмертное желание Эркюля было исполнено, а мама говорит, что не позволит этой женщине переступить порог дома, в котором она живет. Замечательная была стычка. Grandpère кричал так, что люстры звенели. Наверное, он ее переспорит. Обычно так и бывает.

– Жанна, я, пожалуй, сейчас отдохну. Выйди ненадолго, ладно?

Жанна поцеловала Мэри в щеку.

– Знаешь, Мэй-Ри, иногда мне кажется, что ты намного младше меня. Я слышала, как папа говорил то же самое обо всех американцах. Они все дети. Ну, спи, младенец американский! – Мэри слышала, как Жанна смеялась, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

Поправив подушки, Мэри закрыла глаза. Но сон не приходил. Откровения Жанны, ее непринужденная болтовня о незаконнорожденных и любовницах нарушили покой Мэри. В монастырской школе она с подружками пересмеивалась, и вздыхала, и грезила о любви, кавалерах, свадьбах, детишках, красивых, как куколки. Одна девочка повторила то, что рассказала ей замужняя сестра о мужьях и детях, но все они в ужасе отвергли этот рассказ. Ни о каких интимностях, кроме как о невинном романтическом поцелуе, речи никогда не заходило. Но Жанна Куртенэ в своих рассказах часто затрагивала половые вопросы. Ее натура, любопытная и жизнелюбивая, была переполнена чувственностью. Из-за нее Мэри начала испытывать незнакомые, тревожные, непреодолимые чувства. Тщетно старалась она внушить себе, что таких чувств просто не существует.