Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

Основателя, что выкрал его из джасурского полона, а потом собрал под его знаменами армию, которая изгнала тиранов-наместников, и вернула Тайлару свободу. Во мне течет та же кровь, что и в Лико Кардарише – правой руки Великолепного Эдо, грозе и усмирителе вулгров. Я наследник многих героев, сановников и полководцев, которыми все вы по праву гордитесь, ибо они творили это государство. Так что если вы думаете, что я буду скулить, умоляя о пощаде или снисхождении, то не ждите этого. Я знаю свои деяния и не отрекаюсь от них. Что совершил, то и совершил. Что, сопляк, а ты думал я обосрусь как мальчишка укравший курицу на базаре, да? Думал, буду скулить и вымаливать себе жизнь? А вот хер тебе. Я не какой-то там вшивый блис, этрик или раб. Я ларгес. Глава благородной династии, чье имя неразрывно связано с Тайларом. Так, что я знаю, как надо умирать ларгесам. Эй, добрые граждане Тайлара! Раз вы желаете моей смерти, то я подчинюсь вашей воле. Не тебе, сопляк, но им. И как ларгес и глава рода, обвиненный в преступлениях, я хочу принять на себя всю тяжесть вины. Да, Тайвиш, ты знаешь, что это значит. Всё мое имущество останется у моей семьи и ты не посмеешь их тронуть, не явив всему миру и собранному тобой же народу своё подлинное лицо – лицо тирана. Так что слушайте меня, вольные люди Тайлара: Я Кирот, сын Келло и глава рода Кардаришей. Перед лицом богов и людей, объявляю, что принимаю на себя всю ответственность за всякое деяние моей семьи, каюсь в каждом своём и их преступлении и добровольно вершу над собой суд своей же рукой. Кровью и смертью да отмоются их и мои деяния. А теперь дайте мне меч или хотя бы ножек, что бы я ни грыз себе жилы зубами.

Скофа не видел лица полководца, но готов был поклясться, что оно побагровело от гнева. Да, такой речи он точно не ждал. Никто не ждал. Ветеран даже проникся уважением к этому человеку. Сохранять лицо и не выказывать страха перед неотвратимой смертью, более чем достойное качество, за которое можно простить очень многое.

Лико Тайвиш долго стоял не двигаясь, словно бы боги обратили в камень, а потом резко махнул рукой. Один из ближайших солдат тут же развязал руки пленнику. Достав кинжал, он протянул его благородному алатрею. Тот взял клинок, покрутил осматривая, а потом быстрым движением вспорол себе верны сначала на одной руке, а потом и на другой.

– Смотри на меня вшивый щенок! Ибо так умирает благородный ларгес! А вы, добрые граждане, знайте, что вместе со мной умирает и право в этом государстве! – выкрикнул старейшина, протянув к толпе окровавленные руки.

– Вместе с тобой умирает беззаконие,– сухо ответил Верховный стратиг.

Алая кровь сочилась из рубленных ран ларгеса, стекая по локтям и плечам, превращаясь в большие красные пятна на его белой тунике и мантии. Он стоял прямо, постепенно бледная, но, не желая падать. Казалось, что весь этот человек соткан из одного упрямства и даже смерть не посмеет к нему прикоснуться.

– Я тоже желаю взять слово,– проговорил стоявший рядом старейшина, поднимая связанные руки. В отличие от Кирота Кардариша, его голос дрожал, а сам он выглядел белее своей мантии.

Лико Тайвиш кивнул, даже не посмотрев в его сторону. Взгляд полководца был прикован только к истекающему кровью Кардаришу. Они словно боролись. Лико давил, желая поскорее вышвырнуть из этого тела жизнь, а тот, назло ему, упрямо отказывался умирать.

Второй арестант шагнул чуть вперед и сбивчиво заговорил. Было видно, что он боится, боится смертельно, но пример соратника по партии, столь презрительно шагнувшего в объятья Моруфа, казалось, наполнил и его силой и мужеством.

– Я, Лиаф Тивериш, глава своего рода и вещатель алатреев. Пусть и недолгим было моё служение голосом партии, это то кем я был. Я не предавал никого, не нарушал законов и не посягал на них. Но видно боги желают для меня такой судьбы и кто я такой, чтобы спорить с их волей. Сограждане, не веря в свою вину, я принимаю ответственность, ибо как глава рода, я должен защитить его. А потому, я приму смерть. Приму, как велят традиции, ибо своей добровольной смертью глава семьи защищает её и её имущество от посяганий. Свободные граждане Тайлара, я… я каюсь в каждом преступлении своём или своего рода и сам вершу над собой суд. Кровью и смертью, да отмоются все деяния.

Стоявший рядом солдат поднял окровавленный нож, выпавший из рук Кардариша и, разрубив веревки, вложил его в руки Лиафа Тивериша. Тот взял клинок и, полоснув по левой руке, взвизгнул от боли. Старейшину затрясло, а брызнувшая кровь окропила помост перед ним. И всё же, уже не гнущимися пальцами он перехватил кинжал и завыв как ошпаренная собака, разрезал вены на правой руке.

– Желает ли и Тэхо Ягвиш принять вину и самому вершить над собой суд? – холодно произнес глава рода Тайвишей.

– Я… я не виновен! – взвизгнул юноша. – Они подговорили меня! Заставили клеветать и лжесвидетельствовать перед Синклитом!

– Сопляк,– с трудом выдавил из себя Кирот Кардариш. Повернув голову, он плюнул в сторону мальчишки, после чего качнулся и рухнул на одно колено.

– Я не виновен! – вновь выкрикнул самый молодой из тройки.– Я никогда не убивал свободных! Только рабов! Я не был старейшиной в войну! Я мал, мне только семнадцать! Я.. я… я приму изгнание, я заплачу всё! Дайте мне корабль и отправьте в Айберу или Фальтасарг! Да хоть к северным варварам! К клавринским племенам! Я хочу жить! Молю!

Юноша рухнул на колени. Его трясло, а из глаз брызнули слезы. Лико Тайвиш подошел к нему и одним резким ударом вогнал меч сверху вниз слева от шеи. Тот дернулся, захрипел, а потом обмяк. Стоило воину выдернуть клинок, как тело, бывшее ещё мгновение назад старейшиной и главой древнего благородного рода, чья славная история исчислялась столетиями, рухнула на доски, словно опрокинутый мешок.

– Народ вынес свой вердикт, Ягвиш,– проговорил Лико Тайвиш, вытирая клинок о белоснежную мантию казненного юноши.

Толпа взревела, подбадривая стратига, и в этом всеоглушающем рёве, потерялся стук ещё одного упавшего тела. Лиаф Тивериш рухнул на помост прямо лицом вниз, и только Кирот Кардариш, продолжал держаться. Стоя на одном колене и стиснув зубы, он держал окровавленные руки перед собой. Но жизнь утекала даже из его крепкого и массивного тела. Старейшина поднял голову и посмотрел на