Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

ввысь. На носу и корме высокие боевые платформы, за их железными бортиками виднеются огромные машины и свирепые бородатые лица. Корабль не приближался, просто пошел рядом и аккуратно швырнул огромный камень, обрушившийся в море в десяти ярдах от носа арабского судна. Последовали долгие и шумные переговоры на неизвестном языке, похожем на собачий лай, затем корабль распустил паруса и неторопливо отвернул в море.

– Нам разрешили идти к берету, – перевел шкипер-мустариб. – Они хотели только удостовериться, что мы не служим франкам и империи, с которой они ведут нескончаемую войну.

«Хороший знак, – стал убеждать себя Гханья. – Враг моего врага – мой друг, а эти люди, очевидно, враги франков». И все же ему не понравилась та беззаботность, с которой встретили и пропустили судно из Кордовы. Не понравились и странные очертания патрульного корабля. Даже высокомерный Муатья слишком долго пялился ему вслед.

Кораблестроителям Шефа выпало несколько мирных лет, за которые они усовершенствовали торопливые нововведения 860-х годов. Под руководством короля и опытных специалистов Пути, в том числе Хагбарта, жреца Ньёрда, была разработана новая конструкция, сохранившая лучшие черты прежних кораблей и свободная от их недостатков. Идея вооруженного катапультами корабля осталась неизменной, но была значительно усовершенствована благодаря кольцевым опорам, изобретенным железных дел мастером Уддом. Проблема смещения центра тяжести вверх была решена с помощью расширения корпуса и загрузки балласта. Ужасающая медлительность первых «Графств» была частично преодолена за счет установки второй мачты. Удвоенная площадь парусов означала, что от предложенного рыбаками косого и широкого паруса можно отказаться. Шкиперы жаловались, что остаются еще кое-какие проблемы, например при галсе фордевинд, так как задние паруса отбирали ветер у передних. Новым кораблям приходилось по возможности брать ветер в бакштаг. Некоторые шкиперы экспериментировали с маленьким дополнительным парусом на стеньге фок-мачты, держа в команде полдюжины очень легких мальчишек, которые должны были поднимать и убирать эту снасть. И при том оставалась главная проблема, Бранд считал ее вообще неразрешимой: слабость киля, который теперь был больше, чем любое самое длинное дерево.

Железных дел мастер Удд настаивал, что к дереву можно добавить металл. А киль нужно усилить креплениями, вот и все. В конце концов с помощью сложной системы бронзовых болтов – ведь даже Удду пришлось признать, что соленая вода губительна для любой стали, – удалось усилить составной киль и массивные деревянные шпангоуты так, что они выдерживали атлантический шторм. И вот наконец мореходные, со сплошной палубой, с поворотными катапультами на носу и корме, с рядами тяжелых арбалетов по обоим бортам, новые корабли флота соправителей закрыли Узкое море для всех судов, не имеющих разрешения их величеств. Торговля от Фризских островов до устья Луары шла только с молчаливого согласия английских королей. Торговые пошлины окупали содержание патрульных судов. Но как только вдоль атлантического побережья не стало пиратских драккаров, объем торговли удвоился и еще раз удвоился. Путешественники на медленно входящем в лондонский порт кордовском судне обнаружили, что это место не уступит Гвадалквивиру если не по количеству населения, то по его активности.

Однако послам без труда удалось привлечь к себе внимание. Как только поднявшийся на борт мэр города узнал, что арабы добиваются аудиенции его короля и готовы платить золотыми дирхемами, он предоставил посольству лошадей – несчастных недоносков, как с облегчением и презрением обнаружил Гханья, – охрану и проводника и отправил на север по дороге, которая вела в Стамфорд, к королевской резиденции.

Однако в пути беспокойство Гханьи усилилось. Истинного курейшита ничто не могло восхищать у варваров, но он улавливал тревожные признаки их могущества. Он бы не променял свой наряд из хлопка на одежду из овечьей шерсти, которую носили местные жители. Но вскоре Гханья понял, как мало подходит хлопок для вечно дождливой и ветреной погоды. Он заметил, что в плотную шерстяную ткань одеты даже работающие на полях крестьяне. От их еды с презрением отвернулись бы кордовские собаки: черный хлеб и свиное сало, скисшее коровье молоко, листья и зубчики едких пахучих растений. Но похоже, пищи этим людям хватало. Он не видел изможденных лиц и тянущихся за милостыней рук.

А по сторонам дороги снова и снова попадались вращающиеся водяные колеса. На первые два или три он глянул с улыбкой превосходства. Они очень напоминали используемые в Кордове нории, только там устройства поднимали воду, а здесь их использовали для помола зерна; колеса помещали в медленно текущую воду, которая их и крутила. Но, увидев четвертую мельницу, Гханья перестал улыбаться и нахмурился. Здесь туземцы осознали свою ошибку и использовали преимущества водосброса: поток бил по верхним лопаткам колеса со всей силой падающей, а не текущей воды. И изнутри мельницы доносился не скрежет мелющих зерно жерновов, а неутихающий Иблисов грохот кующего железо молота. Гханья не был подготовлен к подобным идеям, но где-то в глубине сознания родилась мысль, что варвары, хотя они ничуть не лучше, чем он думал, за несколько лет добились больших достижений, чем арабы за века царствования даже не упомнишь скольких халифов.

Гханье ничуть не нравились слухи о странном короле, благодаря которому все это стало возможным. Хорошо, что король не христианин. Вполне приемлемо, что он не преследует христиан, – халиф Кордовы тоже их не преследовал, вместо этого облагая налогами, которые не мог бы взимать с правоверных. Но невозможно поверить, что он Сын Бога, еще один воплощенный Иса. И хуже того, если он не сын Единого Бога, которому молятся и христиане и мусульмане, а сын языческого божка, одного из многих. Гханья испытывал гадливость, которую всякому монотеисту внушают идолопоклонники.

К гадливости примешивались серьезные опасения: однажды путешественники услышали зловещий гул и вскоре увидели марширующую им навстречу колонну в пятьсот человек, со стонущими волынками и развевающимися знаменами. Вместо креста на знаменах был изображен молот, потому что это были люди Пути, больше не подчеркивающие свой союз с христианином Альфредом. Гханья, съехав на обочину, рассматривал воинов: обычные северные пехотинцы в металлических рубахах, сильные люди с топорами и мечами, но двигающиеся на удивление медленно, и другие бойцы, коротышки с тяжелыми, необычной формы луками за плечами, а в хвосте колонны мулы везли дюжину машин, сделанных из дерева и веревок. Дротикометы и камнеметалки, объяснил арабам проводник, – катапульты, которые могут разрушить любую стену, пробить любую броню или щит. Но больше всего Гханью огорчили веселые лица и оживленные разговоры воинов – это был знакомый ему икбал, предвкушение победы, за которой последует еще много побед.

Однако по прибытии в город, который чужеземцы называли своей столицей, Гханья заметил, как чувство превосходства снова поднимается в нем,