Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев

Надя взглянула на профессора. Тот выразительно повел глазами, как бы говоря: конченый человек! Никуда он не поедет от своей машины! Вот, смотрите, вот он уже сидит на любимом коньке!

Дмитрий Алексеевич вскочил с постели и высунулся далеко в открытое окно, лег на подоконник и так лежал минут двадцать, время от времени ероша волосы. Потом он встал, и оказалось, что он там что-то царапал — гвоздем на железном листе, прибитом с той стороны подоконника.

— Ай-яй-яй… — сказал он, оглядываясь издалека на свой железный чертеж. — Фу-фу-фу, вот так идея!

— Ну во-от. Я же говорила! — Надежда Сергеевна, стараясь скрыть свою радость, обмахивала лицо тетрадкой. — Товарищи, смотрите, какая жара начинается!

— Надежда Сергеевна, вы — изобретатель! — сказал Дмитрий Алексеевич. Сел. Потом встал. Поднял с пола изорванный конверт и, выхватив из кармана авторучку, подсел к столу.

— Изобретатель не я, — мягко возразила Надежда Сергеевна, — изобретателя сразу видно.

— Нет, вас тоже Бог наказал. Мы подадим заявку за двумя подписями!

— Не рекомендую, — предупреждающе прогудел с сундука профессор. — Никаких заявок.

— Не возражаете? — спросил Дмитрий Алексеевич.

Надя покраснела и ничего не сказала. Еще в библиотеке, увидев статью о двухслойных трубах, она сразу поняла, что перед нею важное открытие, еще один вопрос, на который Дмитрий Алексеевич, сам того не зная, давно уже ответил. Пальцы ее задрожали, перелистывая статью. Надя почувствовала, что впервые становится настоящей помощницей этого необыкновенного человека с простым именем: Дмитрий Алексеевич. «Дмитрий Алексеевич…» — повторила она и вот так же покраснела от счастья.

— Я бы все-таки порекомендовал вам… Хоть позвоните вашему Галицкому, посоветуйтесь с ним. — Евгений Устинович с беспокойством посмотрел на Лопаткина. — Я его не видел, но, по вашим рассказам судя, это такой человек, каким мне рисуется настоящий партиец. Вы позвоните ему.

— Да, да… Верно. Есть смысл. — Дмитрий Алексеевич поднялся. При этом он не сводил глаз с Нади. «Да, да, верно… — думал он. — Ей хотелось получить что-то, какой-то знак. Получи, милый друг! Не могу тебе дать большего, но это — твое».

А рука его уже лезла в карман. Он вынул из кармана пятиалтынный и посмотрел на него.

— Ага! — догадался старик. — Это тот, что вы подбрасывали. Бегите, опускайте его в автомат. Это ваша судьба!

Дмитрий Алексеевич вышел, и Надя легко, как девочка, выскочила за ним из комнаты. Они уже были счастливы! Сбегая по лестнице, Надя даже рискнула — оперлась на его плечо и прыгнула сразу через несколько ступенек. Они прошли двор, держась не то чтобы за руки, а зацепившись мизинцами и перешагивая через голубей, которые бежали перед ними, мелко-мелко перебирая розовыми лапками. Посмотреть со стороны — счастливые молодые люди! Вот и телефонная кабинка. Дмитрий Алексеевич вошел в нее, опустил монету, набрал номер, и в ухо ему забасили гудки. Потом что-то щелкнуло, и раздался женский голос:

— Алло?

— Товарища Галицкого, будьте…

— Товарищ Галицкий получил новое назначение.

— Куда, не скажете?

— Таких справок по телефону не даем.

— Но он в Москве?

— Нет.

— Простите… Может, он скоро…

— Товарищ, я же говорю вам: он откомандирован!

Пи-пи-пи-пи-пи… — замигали тонкие гудки. Это там, в министерстве, секретарша положила трубку.

— Галицкого нет в Москве, — отрывисто сказал Дмитрий Алексеевич, выходя из кабины. День вокруг него был такой же яркий, но стал он как будто суше, как будто прибавилось в воздухе пыли, запахло бензиновой гарью, и назойливее закричали в переулке стремительные автомашины.

Надежда Сергеевна ничего не сказала. Они молча вошли во двор, и лилово-шоколадные голуби в белых штанишках опять побежали перед ними и привели их к крыльцу.

— Ну? — сказал Дмитрий Алексеевич, со слабой улыбкой взглянув на Надю. — Бьются слоники?

— Дмитрий Алексеевич! — Надя вздохнула. — По-моему, они уже давно все разбиты. А какие слоники были!..

— Впереди громадный, да?

— Он первый и упал. Но мне все-таки повезло. Я его спасла. А остальные, поменьше — те все побились.

— Того, который остался, Надежда Сергеевна, разбейте скорее! Больнее будет, когда его кто-нибудь…

— Ничего вы не понимаете, — ласково сказала Надя, поднимаясь по ступенькам. — Нет, я его буду беречь…

Евгений Устинович встретил их наверху, на площадке лестницы. «Ну?» — молча спросил он, подняв брови.

— Неудачный пятиалтынный, — отрывисто сказал Дмитрий Алексеевич. — Галицкий уехал из Москвы. Совсем. Да… верно он себя охарактеризовал. Все на завтра откладывает и ничего не успевает…

И один за другим они молча побрели по коридору к своей комнатке. Профессор шел последним и, сопя, шаркая по полу, вполголоса повторял:

— Уехал… А я почему-то надеялся… Мне этот человек рисовался… Нда-а… Ах, как мне все это знакомо! И как это все-таки тяжело!..

Они вошли в комнату, сели — кто на стул, кто на кровать, — и наступила тишина. И все трое вдруг заметили, что жизнь по-прежнему идет. На улице звенели детские голоса, хлопали крыльями голуби. Мальчишка крикнул: «Пускай белого!» Вдали играл патефон, — в эту страшную минуту кто-то учился танцевать…

— В такой тишине, — сказал Евгений Устинович, — чувствуешь, насколько мелки наши беды перед лицом времени и пространства… Дмитрий Алексеевич, — добавил он, помолчав. — Я думаю, что сейчас как раз самое время пообедать.

Надя сразу же вскочила и, взяв с пола кастрюлю, унесла на кухню. Проводив ее глазами, профессор наклонился в сторону Дмитрия Алексеевича.

— И еще я думаю, не вредно будет подсчитать наши ресурсы и ввести карточную систему.

Ближе к вечеру, когда Надя ушла, друзья составили бюджет. Он был не так уж строг. До рыбьего жира дело не дошло. Больше того, были даже выделены деньги на покупку ватмана для нового проекта.

Профессор был доволен результатами этих расчетов. Дмитрий Алексеевич тоже повеселел и сказал, что наступает эпоха восьмикилометровых прогулок. Все это было уже знакомо.

Но где-то за сотней каменных стен, в нескольких домах тоже сидели люди и составляли иные планы, разговаривали по телефону, диктовали машинисткам приказы, в которых упоминалось: Д. А. Лопаткин. По этой-то причине в расчеты изобретателей на следующий же день была внесена поправка.

Когда Дмитрий Алексеевич утром пришел в институт, он прежде всего заметил, что группа во время его отсутствия за целый день ничего не сделала. Люди знали уже обо всем и не хотели работать на полку. «Они правы! Что толку бумагу переводить!» — подумал Дмитрий Алексеевич. Он приветливо поздоровался со всеми, переходя от станка к станку. Лицо его было светло, и это представлялось настолько необычным, что Крехов не выдержал:

— Дмитрий Алексеевич! Чудо! Вы идете, как Христос по волнам!

Лопаткин расхохотался.

— Нет, в самом деле! Ведь вас, простите меня, колуном хватили по голове. Я бы