Штык и вера - Алексей Волков

С тех пор как не стало закона, правым оказывался сильнейший, и наверняка не один бывший солдат из этой деревни по дороге домой прихватил себе все, до чего смог дотянуться. И хорошо, если подобный грабеж обошелся без крови!

– На продажу – ничего! – отрезал Раден.

Его правый глаз слегка косил, что в сочетании с рассекающим лоб шрамом и неаккуратной бородой придавало барону разбойный вид.

– Послушайте, мужики, а овин у вас там пустует? – вступил в разговор Сухтелен.

Небо было затянуто уже наполовину, и приближающийся дождь заставлял ускорить течение переговоров.

– Пустой, да вам-то что? Мы оружных в своей деревне не потерпим. Мало ли чего у вас на уме! – объявил внешне довольно благообразный мужик, вполне похожий на старосту.

– Так какая это деревня? Он же за околицей!

– Все едино, рядом. Ночью пойдете шарить по избам. Вас эвон сколько, и все при винтарях.

– А что нам, с голыми руками до дому переть? Тогда при удаче без штанов дойдем, а нет – сгинем по дороге, – откровенно усмехнулся Раден.

– Нет, вы сдайте оружие миру на хранение, тогда милости просим! Утречком же перед дорогой мы его вам возвернем в целости и сохранности, – невинно предложил «староста».

Такой плохо скрытый интерес сквозил в его плутоватых глазенках, что часть офицеров не выдержала и рассмеялась. Желтков, юмора не ценящий, машинально потянулся к кобуре и лишь в последний момент отдернул руку.

– Ладно, мужики. Пошутили, и будя. – Раден старательно имитировал простонародную речь. – Не боись, нам ваша деревня без надобности. До своей бы добраться. Мы до утра из овина даже вылезать не будем. Что вам, пустого сарая жалко?

На площади загалдели. Судя по репликам, крестьянам было жалко не овина, а себя. Мало ли вооруженных людей бродят по дорогам, и поди разбери, что у них на уме: честное желание провести ночь под крышей или желание пощупать баб и пограбить мужиков? Чужая душа – потемки. Но ежели пришельцы оставят свое оружие, то вполне можно совершить христолюбивое дело: предоставить нежданным гостям ночлег.

– Да поймите, мужики! Я с первого дня на фронте. Мне без винтовки – как без портков! – запальчиво выкрикнул Раден.

– А коли ты – тать, али того хуже, офицер? – выкрикнули из толпы, и остальные согласно завопили.

Даже самому крепкому терпению бывает предел. Рука ротмистра вцепилась в ремень, готовясь сдернуть винтовку с плеча.

И тут свое веское слово сказал Желтков.

Вернее, не слово, а довольно пространную тираду, воспроизвести которую не смог бы никто.

Крестьяне замолкли, пытаясь переварить услышанное. Несколько человек зашевелили губами, силясь запомнить речь, да куда там! Здесь надо как минимум иметь врожденный талант, да плюс к нему послужить для практики сверхсрочным вахмистром, а еще лучше – боцманом.

Ни вахмистров, ни боцманов в деревне не нашлось.

– Короче, мы ночуем, а утром покидаем вашу деревню к чертовой матери, – подытожил Раден, направляя коня к овину.

Они успели как раз вовремя. Долго собиравшийся дождь хлынул так, словно в дополнение ко всем бедствиям с сегодняшнего вечера начинался второй всемирный потоп.

Или это небо пожелало притушить полыхавший по всей земле пожар страстей?

Если последнее верно, то цель была достигнута. Мужики проворно разбежались под крыши, и деревня мгновенно опустела.

В овине поместился весь отряд. Даже телега вошла в распахнутые ворота, и не надо было переживать за вещи.

Но и оставшись наедине, кавалеристы ничего обсуждать не стали. Они молча расседлали лошадей, так же молча дали им обнаруженные внутри остатки сена и лишь тогда поужинали сами.

На ужин были только хлеб и сало. Да разве в разносолах счастье? На фронте тоже порою приходилось довольствоваться малым, и ничего, от голода никто не умер.

От льющихся водопадов было темно, хотя ночь еще не наступила. И холодно от сырости было. Сейчас бы для полноты счастья разложить хоть небольшой костер! Вот только огонь будет привлекать ненужное внимание, а к чему оно?

Так и легли по разным углам, кому где повезло. Не все: хоть земля и родная, приходилось выставлять часового, и от этой повинности был не освобожден даже старший по званию Сухтелен.

Остальные спали, держа винтовки под рукой, как привыкли спать в последнее время. На войне было легче, а здесь и не знаешь, где и когда подстережет тебя опасность.

Однако вопреки ожиданиям ночь прошла спокойно. К полуночи утих ливень, и лишь лужи да грязь напоминали о несостоявшемся потопе.

В деревне было темно и тихо. Не доказательство, конечно, однако, с другой стороны, конкретных причин для нападения у местных жителей не было.

Да кто их сейчас разберет!

Тишина тишиной, но спящие проснулись сами без команды еще до света.

– Седлаем все разом и уходим ко всем чертям, – коротко распорядился Сухтелен.

Это были едва ли не первые слова, прозвучавшие в овине за долгую ночь.

– Вроде тихо, – отозвался стоявший на часах Стогов и нерешительно посмотрел на едва различимого подполковника.

Он не мог решить, относится приказ седлать к нему или нет?

– Ничего не случится. Чем быстрее уйдем, тем лучше.

Сухтелен не обратил внимания на явное противоречие между двумя фразами.

Очень уж хотелось как можно скорее оказаться подальше от негостеприимного селения!

Чувство это обуревало не одного подполковника. Остальные торопливо принялись за дело, а чтобы было половчее, даже сняли с себя винтовки.

Попробуй повозись со сложной конской амуницией в полутьме, да еще с драгункой за плечами!

Это была вторая после снятия с поста часового ошибка Сухтелена.

От распахнутых ворот грянул нестройный залп из нескольких ружей, и внутрь ворвалась целая толпа мужиков.

Случившееся было настолько неожиданно, что подготовиться к отпору кавалеристы не успели. Кое-кто выхватил саблю, только использовать ее в тесноте и темноте оказалось практически невозможно, и офицеры были буквально смяты.

Лишь Стогов, волею случая оказавшийся у окна, не отдавая себе отчета, перевалился через него и оказался снаружи. Один из мужиков выстрелил ему вдогонку, что только подстегнуло поручика в его отчаянном бегстве…

Остальные были обезоружены, избиты, связаны.

Победители выволокли из овина коней, оружие, телегу и прочую добычу, закрыли ворота, подперли их снаружи, а на окно набили крест-накрест пару досок.

– Влипли, – подытожил ситуацию Раден.

Остальные молчали, и только корнет Мезерницкий, самый молодой из отряда, изредка стонал. Он был ранен пулей в грудь первым предательским залпом.