На рубеже двух столетий. (Воспоминания 1881-1914) - Александр Александрович Кизеветтер

Делянов был решительным врагом всяких либеральных веяний и являлся неизменным оруженосцем Победоносцева и Толстого. В период "диктатуры сердца" он не стеснялся публично кричать, что компания Лорис-Меликова есть пьяная, угорелая толпа, не понимающая, что она влечет Россию к пропасти, — как об этом сообщает Перетц в своем дневнике. Немудрено, что именно на Делянова нал выбор Победоносцева, когда он, устранив министра народного просвещения Николаи, подыскивал ему преемника. И Победоносцеву и Толстому не пришлось разочароваться в этом выборе. Они получили то самое, что ожидали.

Университетский устав 1884 г., уста на вливая некоторые полезные нововведения, — как, например, институт приват-доцентуры, — совершенно ниспровергал университетскую автономию, сводил к нулю самостоятельность совета профессоров, уничтожал выборное начало в строе управления университетом, отменял выборы ректора и деканов и превращал ректора и деканов в чиновников, назначаемых — ректор министром народного просвещения, а деканы попечителем учебного округа. Вместе с тем попечителю учебного округа присваивалась начальственная власть над всем внутренним обиходом университетской жизни.

Реакционная пресса восторженно встретила эту университетскую реформу. Конечно, вовсе не в университете было тут дело. Реакционеры ликовали, усматривая в новом университетском уставе яркий симптом общего направления правительственного курса, при котором всякие либеральные веяния должны будут уступить место самодержавию бюрократии по принципу: sic volo, sic jnbeo[Так я хочу, так я приказываю (лат)]. Тогда-то Катков пустил в "Московских ведомостях" крылатое слово: "Правительство идет, правительство возвращается… не верите?" Этот возглас, претендовавший на то, чтобы стать лозунгом момента, был более эффектен, нежели продуман. Заявление о возвращении правительства как бы предполагало, что перед этим правительство было куда-то удалено или обессилено в такой мере, что ничем не могло заявить о своем существовании. И оппонентам Каткова нетрудно было доказать, что: 1) развитие общественной самодеятельности само по себе вовсе не означает отрицания или низведения к нулю правительственной власти, а 2) во все предшествовавшие десятилетия, в том числе и в период либеральных реформ, поле правительственного воздействия на общественно-государственную жизнь всегда оставалось у нас весьма широким. Тем не менее в этой неточной риторической фигуре Каткова заключалось определенное содержание, только неправильно выраженное. Происходило не возвращение никуда и неудалявшегося правительства, а отрешение правительства от всяких отголосков тех либеральных элементов правительственной программы, которые были порождены политическими веяниями 60-х годов.

Итак, самодержавие бюрократии было торжественно провозглашено как руководящий лозунг и был уже сделан ряд очень показательных шагов в смысле реального осуществления этого лозунга. Затем вставал вопрос: как же совместить с этим самодержавием бюрократии второй член программы контрреформ — поднятие землевладельческого дворянства на высоту привилегированного, командующего сословия? Ведь совсем не трудно было заметить, что принцип самодержавия бюрократии и принцип дворянской привилегированности в своем чистом, неурезанном виде суть принципы взаимопротиворечивые. Им очень трудно или почти невозможно ужиться вместе. Между тем отличительная черта политики контрреформ 80 — 90-х гг. в том именно и состояла, что в основу ее стремились положить союз самодержавной бюрократии с реакционной частью дворянства[6]. В какой мере и какою ценою оказалось возможным осуществить такой союз? Ответ на этот вопрос читатель, может быть, извлечет из дальнейшего изложения.

II

Приближался момент, когда сторонникам сословно-дворянских привилегий предстояло получить большое удовлетворение. В апреле 1885 года исполнялось столетие со дня издания Екатериною II "Жалованной грамоты дворянству". Этот-то юбилей и решено было избрать предлогом для торжественного провозглашения начала "дворянской эры".

В сущности, юбилей дворянской грамоты должен был носить чисто исторический характер. Конечно, в свое время эта грамота явилась чрезвычайно важным актом в жизни дворянского сословия и вообще в социальной жизни России. Но после издания Положений 19 февраля 1861 года грамота 1785 года утратила значительнейшую долю своего актуального значения. Один ряд закрепленных этою грамотою дворянских привилегий после отмены крепостного права отпадал совершенно; другие привилегии, там провозглашенные, в связи с тою же отменою крепостного права превратились из односторонне дворянских привилегий в общегражданские права; а оставшаяся в силе сословно-корпоративная организация дворянства (дворянские общества и собрания, дворянские предводители) в существе дела являлись археологическими пережитками общественного строя, отошедшего уже в область исторического прошлого.

Тем не менее этому чисто историческому юбилею решено было придать характер широковещательной манифестации, возвещающей основные лозунги новой правительственной системы.

Юбилей дворянской грамоты был ознаменован учреждением Государственного дворянского банка выдачи землевладельцам-дворянам ссуд с целью поддержания дворянского землевладения. Учреждение этого банка сопровождалось изданием Высочайшего манифеста, и в этом манифесте было признано необходимым, чтобы "дворяне российские сохранили первенствующее место в предводительстве ратном, в делах местного управления и суда, в распространении примером своим правил веры и верности и здравых начал народного образования". Появление этого манифеста вызвало оживленное движение в тех кругах дворянства, которые были преисполнены мечтами о том, чтобы был положен конец процессу уравнения сословий и чтобы дворянству было обеспечено командующее положение в сословно-общественной иерархии. Только что цитированные слова манифеста с несомненностью давали сильную опору этим стремлениям и окрыляли эти мечтания. Теперь оставалось только вложить конкретное содержание в общие торжественные выражения царского манифеста.

Не дожидаясь дальнейших заявлений в этом смысле правительственной власти, дворянские общества поспешили сами подсказать, в чем состоит сущность их ближайших домогательств.

Дворянские общества обратились к государю с благодарственными адресами в ответ на манифест. Кроме того, быстро создалась целая литература рукописных и печатных записок, проектов, брошюр по "дворянскому вопросу". Дворянский; круги переживали момент какого-то радостного подъема, одушевленные уверенностью в том, что теперь им не будет отказа в их сословных притязаниях. И в всеподданнейших адресах дворянских собраний, и в многочисленных, словно из рога изобилия посыпавшихся, проектах, были предуказываемы разнообразные меры, в совокупности слагавшиеся в целую программу. Все разнообразие этих предложений можно свести к следующим основным положениям:

I. Предоставление дворянству господствующего положения в земских собраниях. II. Исключительное право на занятие известных должностей в местном и центральном управлении. III. Освобождение дворян от воинской повинности. IV. Изъятие дворян от подсудности суду с присяжными заседателями и признание их подсудности только коронному суду, усиленному избранными дворянством представителями. V. Устройство для дворян-землевладельцев дешевого долгосрочного и краткосрочного кредита. VI. Устройство для детей дворян особых дворянских пансионов. VII. Принятие в кадетские корпуса только детей дворян. VIII. Большая свобода в учреждении майоратов. IX. Отмена приобретения дворянства выслугою чина и получением орденов. X. Предоставление дворянским корпорациям права ходатайствовать о пожаловании дворянства лучшим людям других сословий.

Интересно внимательно вглядеться в эту программу. Пункты 9 и 10 возвращают нас к дворянским домогательствам еще XVIII столетия. В течение всего XVIII века родовитое дворянство усиленно восставало против закона Петра Великого, который