Сказаниада - Петр Ингвин

— Хозяева, открывайте! Эй! Есть кто живой?

Шевельнулась занавеска, донесся испуганный голос:

— Что случилось? С Улькой беда? — голос был женский. — А где Данила?

— Их разве нет?

Следующие полчаса Георгий играл с хозяйкой в вопросы и ответы, где каждое следующее слово нервировало и еще больше запутывало ситуацию. Георгия пригласили внутрь. Хозяйку — статную молодую женщину чуть за тридцать, со спускавшейся из-под кокошника темной косой и живыми, полными боли глазами — звали Ладой. Однажды доводилось читать, что косы в старину носили только девушки, а замужние женщины делали другие прически. В реальности оказалось не так. Или надо сказать не «в реальности», а «в сказке»?

В реальности сказки. От заканчивавшихся хеппи-эндами добрых волшебных сказок здесь были только имена, остальное — настоящая бескомпромиссная реальность.

Немало времени понадобилось, чтобы разобраться в том, что произошло с дочкой Лады. Итог не радовал. Домой Улька не приходила, а отважный герой, что кинулся с ножом на защиту девочки, оказался создателем злополучных пирожков. Георгий понял это по рассказу о его отъезде и быстром возвращении, а вытребованное описание внешности пролило свет на остальное. Теперь муж Лады сбежал, видимо, посчитав, что вместо тещи отравил дочь, и дело замять не удастся. Только бы они с Улькой не встретились у бабушки.

Слово за слово, и Лада превратилась в ледяную статую. Закутанная в шаль поверх сарафана, она сидела, глядя в стену, и от остановившегося взгляда хотелось выть.

— Чем я могу помочь? — спросил Георгий.

Он рассказал о себе в начале разговора, и женщина в общих чертах представляла его возможности. Да и наслышана была. Воин без дома и денег, а теперь и без коня. Зато где угодно можно постучаться в любой дом, назваться, и примут как родного. Со временем выяснилось, что это важнее денег, но тому, кто не ощутил на себе, не понять.

Лада молчала. Георгий сообразил, что надо делать.

— Объясняйте, где живет ваша мама, я схожу и все улажу.

Глаза женщины потемнели. Георгий мысленно выругался: она ведь только что рассказала: «Я все улажу» было прощальными словами Данилы.

— Не знаю, как начать… — Лада опустила взор. — Выслушайте, а потом судите, хорошо?

— Со мной можно на ты, — разрешил Георгий, чтобы ей было комфортнее. — Я хоть и витязь, но не дворянин.

— Благодарю. Со мной тем более не церемоньтесь… ся, — Она тоскливо улыбнулась одними уголками губ. — Я даже не знаю, чего это вы мне выкать начали.

— Ты, — поправил Георгий.

— Выкать начал, — послушно исправилась Лада. — Но было приятно. Ко мне никто так не обращался. Благодарю еще раз. Понимаешь, Егорий… Я знаю, что дело женщины — ждать. Но чего? Трупа? Рассказа, где и как погибла дочь? А если ей нужна помощь? Раньше я боялась Данилу только нетрезвого, а сейчас понимаю, что он в любом состоянии способен на все. И если Улька с ним пересечется…

— Я сделаю все, что в моих силах. Даже больше. Обещаю.

— Верю, но не в этом дело. Отныне дома мне нечего делать, только изводить себя предчувствиями и на стенку бросаться. У меня просьба. Возьми меня с собой.

Рот уже открывался в согласии, когда Георгий подавил первый позыв и стиснул зубы. Обычное для двадцать первого века дело здесь выглядело кощунством. Витязь не имел права путешествовать с чужой женой. Ее мог сопровождать только родственник, или с ними должны быть еще женщины, одна из которых зависима от мужчины, а остальные при этом как бы составляют ей компанию.

Но оставлять ее дома тоже нельзя, иначе от безысходности руки на себя наложит.

— Что люди скажут?

— Неужели витязь, которого зовут Храбрым, боится молвы?

— Я не о себе.

Ответа пришлось ждать долго. С тяжестью на душе раздалось:

— Мне все равно.

— Тогда жду на улице.

Она собралась быстро. Только обувь сменила с тапочек на лапти и вместо кокошника повязала платок.

Тому, что витязь без коня, Лада не удивилась. Сначала подумалось, что сюда уже долетели слухи о последнем «подвиге Егория Храброго», но все оказалось проще: мысли Лады были далеко.

* * *

Дорога «к бабушке» шла по той же тропе, где Георгий нашел Ульку, а после развилки свернула в сторону. Яркое солнце и щебет птиц не давали настроению упасть ниже нуля. Чтобы спутница не впала в хандру, Георгий развлекал ее более подробным рассказом о себе. Не полным, конечно, а усеченной версией, опробованной на Соловье и многократно оправдавшей себя после, но с дополнительными нюансами о чувствах. С Ладой было легко, просто и хотелось делиться личным.

— Ты так сильно ее любишь? — На него поднялся щемящий душу взгляд — глубокий, пронзительный, знакомый со счастьем и страданием не понаслышке.

— Если любовь несильная, это не любовь.

Лада помолчала.

— Как жить? — вдруг огорошила она.

Имелась в виду ее конкретная ситуация, но вопрос был обширным до бескрайности. Вряд ли спутница оценит философские изыски. Георгий ответил просто:

— Бодро и мужественно.

С ответом он угадал. Лада печально (и все же!) улыбнулась, ее шаг стал увереннее, плечи расправились, избавив осанку от скорбной сутулости.

Сзади донесся конский топот, и вскоре над головами раздалось:

— Кто ты, воин, и куда путь держишь?

Спрашивал потрепанный витязь средних лет, человек явно бывалый, битый жизнью, но битый, как видно, недостаточно. В глазах горела жажда приключений, рука готовилась выхватить меч. Георгий тоже положил руку на рукоять — хоть и пеший, но готов, дескать, встретить неприятности во всеоружии.

— Егорий. В данный момент людям помогаю. Это моя спутница. С кем имею честь разговаривать?

Имя оказало воздействие, угроза в глазах встречного, принявшего Георгия за разбойника или дезертира, сменилась уважением:

— Приветствую доблестного витязя Егория Храброго, долгих тебе лет и вечной удачи. Я — Бермята Васильевич, спешу стяжать воинскую славу, поэтому еду к кораблям, что отплывают штурмовать стены вероломной Двои.

— Зачем?

— То есть? — Бермята сморщил лоб, но к пониманию это не приблизило.

Георгий вздохнул и начал издалека:

— Женат?

— Да. — Бермята чуть помрачнел.

— Дети есть?

— Да.

— Ну и?

Бермята все еще не понимал. Лада, спрятавшаяся за спиной Георгия, с любопытством глядела то на одного спорщика, то на другого. Судя по недоумению на лице, то, на что намекали Бермяте, до нее тоже не доходило.

— Зачем тебе эта война? — прямо спросил Георгий.