Колёса - Артур Хейли

– Да ведь и ты такой же, – сказала Барбара. – Я, пожалуй, сейчас не могла бы даже представить себе, как мыслят эти одер.., а, черт бы их подрал… – Она прикрыла лицо рукой, жалея, что поторопилась влить в себя столько мартини.

– Осторожно, не дотрагивайтесь до тарелок, – предупредил официант. – Они горячие. – Перед ними появилась телятина с дымящимися, аппетитно пахнущими макаронами и еще три мартини. – Это вам – от соседнего столика, – сказал официант.

Ош поблагодарил за напитки и принялся обильно посыпать макароны красным перцем.

– Ой-ой-ой! – воскликнул Найджел Нокс. – Это же ужасно остро.

– А мне и нужно разжечь в себе огонь, – сказал ему Ош.

Они молча приступили к еде. Через некоторое время Тедди Ош взглянул через стол на Барбару.

– Учитывая ваше настроение, наверно, это к лучшему, что вы не будете участвовать в рекламе “Ориона”.

– Что?! – Барбара была настолько потрясена, что чуть не выронила нож и вилку.

– Мне поручили сообщить вам об этом. Но все времени не было.

– Вы хотите сказать, что меня увольняют? Он отрицательно помотал головой.

– Новое задание. Узнаете завтра.

– Нет, Тедди, – взмолилась она, – вы должны сказать мне сейчас.

– Не могу, – твердо заявил он. – Вам скажет об этом Йетс-Браун. Он рекомендовал вас. Помните – тот самый, за которого вы не хотели пить.

У Барбары засосало под ложечкой.

– Единственное, что я могу вам сказать, – добавил Ош, – мне бы очень хотелось быть на вашем месте. – Он отхлебнул мартини: из них троих только он еще пил. – Будь я помоложе, возможно, мне бы это поручили. Но видно, так мне и суждено до конца дней моих заниматься тем, чем я занимаюсь: рекламировать выдуманным людям несуществующую машину.

– Тедди, – сказала Барбара, – извините меня.

– Не надо извиняться. Самое грустное в том, что, по-моему, вы правы. – Ош часто заморгал. – Господи, а этот перец действительно острее, чем я думал! – Он достал носовой платок и вытер глаза.

Примерно в тридцати милях от Детройта, в одном из живописнейших уголков штата Мичиган, на пятистах акрах, словно маленькая страна, окружившая себя хорошо защищенными границами, раскинулся испытательный автодром компании. Доступ туда перекрывал двойной барьер, возле которого постоянно дежурила полиция. Здесь посетителя останавливали, проверяли документы и никого без предварительного разрешения не пускали.

Кроме того, вся территория была окружена высоким забором, вдоль которого патрулировала охрана. С внутренней стороны вдоль забора были посажены деревья и кустарники, заслонявшие автодром от любопытных взглядов извне.

Компания ревностно охраняла свои секреты. Здесь проводились испытания новых моделей легковых машин и грузовиков, новых автомобильных узлов и афегатов, а также испытания на разрушение уже запущенных в производство моделей.

Испытания проходили на замкнутых отрезках – дорогах в никуда – общей протяженностью около 150 миль. Дороги были разные – от самых ровных до самых ухабистых или самых крутых в мире. Среди последних был двойник до жути крутой Филберт-стрит в Сан-Франциско, по которой (как говорят жители этого города) съезжают на машине только психи. Образец бельгийской, крытой брусчаткой дороги вызывал такую тряску, что в машине ходуном ходили все болты, сварочные швы и заклепки, а у водителя начинали стучать зубы. Еще более тяжелой – эту дорогу использовали для опробования грузовиков – была так называемая африканская охотничья тропа, изобиловавшая корнями, камнями и глубокими, заполненными грязью ямами.

Был тут и “серпантин”, разбитый на ровной местности. Он состоял сплошь из крутых поворотов на небольшом, абсолютно ровном пространстве без всяких закраин, так что разворачивать машину на большой скорости здесь было чрезвычайно трудно, да и механизм подвергался предельной нагрузке.

Как раз сейчас по “серпантину” мчался на “Орионе” Адам Трентон со скоростью 60 миль в час.

Шины неистово визжали и дымились, машину резко бросало то влево, то вправо. И каждый раз центробежная сила с ревом и скрежетом кидала автомобиль в сторону, противоположную повороту. У всех троих пассажиров было такое ощущение, что машина вот-вот перевернется, хотя они и знали, что этого не произойдет.

Адам оглянулся. Бретт Дилозанто, сидевший на заднем сиденье посредине, не только был привязан ремнями, но и обеими руками держался за спинку переднего сиденья.

– Печенка и селезенка у меня поменялись местами, – крикнул ему Бретт Дилозанто. – Одна надежда, что на следующем повороте они вернутся на место.

Рядом с Адамом невозмутимо восседал Ян Джеймисон, худощавый белокурый шотландец из технического отдела. Адам подумал, что Джеймисон наверняка не очень понимает, зачем надо бросать машину в такие крутые виражи: гонщики и без того изрядно помучили “Орион”, и надо сказать, что он прошел все испытания с честью. А сейчас они все находились на автодроме, чтобы проверить модель на шумы, вибрацию и жесткость (проблема ШВЖ, как прозвали это в техническом отделе), появлявшиеся в “Орионе” при повышенном режиме работы. Но по пути на скоростной трек они проезжали мимо “серпантина”, и Адам решил сначала завернуть туда в надежде, что виражи помогут ему сбросить раздражение, которое он особенно остро почувствовал после пресс-конференции.

Последнее время он все чаще ощущал это раздражение, возникавшее с самого утра. Поэтому недели две-три назад Адам отправился к врачу, который прослушал его, простукал, провел через все необходимые тесты и наконец объявил, что с органикой у него все в порядке – разве что, может быть, слишком много собралось кислоты в организме. Доктор что-то такое пробормотал насчет “людей, подверженных язве”, насчет того, чтобы перестать волноваться, и примирительно добавил, словно обращаясь к ребенку: “Гора ведь кажется более или менее крутой – в зависимости от того, кто на нее взбирается”.

Адам нетерпеливо слушал, а сам думал, что неплохо бы медикам получше знать своих пациентов и проявлять больше понимания. Доктор тем временем говорил о том, что человеческое тело подает предупреждающие сигналы, и посоветовал Адаму немного сбавить темп, но Адам знал, что в этом году это невозможно. Наконец врач дошел до тех симптомов, по поводу которых обратился к нему Адам, и прописал капсулы с либриумом. Адам сразу же превысил назначенную дозу и продолжал ее держаться. Не сказал он врачу и того, что принимает валиум. Сегодня Адам уже проглотил несколько пилюль – в том числе одну, прежде чем выехать из города, но никакого заметного действия не почувствовал. И сейчас, поскольку “серпантин” не помог разрядиться, он отправил еще одну пилюлю из кармана в рот.

Заглатывая пилюлю, он вспомнил, что так и не сказал Эрике ни про визит к врачу, ни про пилюли, которые держал в чемоданчике, подальше от посторонних глаз.

В конце “серпантина” Адам ввел машину в крутой вираж, лишь чуть-чуть сбросив скорость, а затем помчался в направлении трека для скоростных испытаний. Мимо проносились деревья, лужайки, дороги. Стрелка спидометра вернулась на шестидесятимильную отметку и поползла вверх.