Мы - драконы - Тала Тоцка

Та единственная ночь выхолостила его, выпотрошила без остатка, но какой же сладкой она была эта ночь, как и сама женщина, извивающаяся в его объятиях. Стонущая, пахнущая так, что его до сих пор от одного воспоминания потом прошибает. И каким сладким было это опустошение: Эррегор, Огнедышащий Дракон, уснул, как убитый, словно и не дракон он вовсе, а обычный мужчина.

Она лгала ему, что он ей не нужен, амир видел по глазам, что лгала. Но глупая гордость погнала назад, в столицу, Эррегор тогда весь свой запасной резерв потратил на полет, и три дня потом из спальни не выходил, даже Алентайна в тот раз сгодилась.

А перед глазами стояла его красавица, разгоряченная, раскинувшая руки на шкуре турона у камина. И впервые в жизни тогда пожалел Эррегор, что он дракон, а не обычный селянин. Ходил бы на охоту, ловил рыбу, плотничал, дочку нянчил. А ночью сминал в жарких объятиях любимую женщину и был бы самым счастливым мужчиной на свете.

Какой толк в том, что женщин у него тьма тьмущая и силы он набирается невидано? Зачем наполнять тело силой, если в душе пусто как в высохшем колодце? Он бы не думая от них всех отказался, лишь бы Тона была с ним. На что ему без нее трон?

Амир тяжко вздохнул. Как же ругался тогда Сардим, вспоминать не хочется. Ничего, покричал и замолк. Вон, снова зелья какого-то наварил, говорит, новая рецептура, должно драконам силу придавать и делать их Огнедышащими. На себе пока испытывает, неделю уже пьет, по пол-кухля в день утром натощак и вечером перед самым сном. Все неймется дураку старому.

Пусть сам и пьет, и не вздумает больше ни на ком испытывать. Хватит уже того, что раз зятька эррегоровского опоил похожей бурдой, так тот три дня от уборной и на полшага отойти не мог, костерил на чем свет стоит и Сардима, и Эррегора.

А его вина какая? Насильно, что ли, он ему в глотку сардимовское пойло вливал? Сам пил, наслушался сардимовских сказок. Было б кого слушать!

За окном раздался шум и у Эррегора сдавило в груди — это она приехала, Тона Верон с дочкой. Он стоял и смотрел, прячась за тяжелыми портьерами, а все нутро его рвалось к ней, чтобы стиснуть в объятиях и прильнуть к пьянящим губам. Нет, сначала упасть к ногам. И зачем он только дракон? И не просто дракон, а Верховный Владыка Андалурских земель великий амир Эррегор Болигард.

***

Посреди громадного зала возвышался Огненный Трон — трон властителей Андалурсии, опирающийся на пять золотых корон, воинственно ощерившихся своими зубьями, похожими на зубы дракона. На троне сидел сам амир Эррегор с амирой Алентайной по левую руку, а по правую позже, после церемонии, Верховный Магистр усадит Дастиана, теперь уже не Эрзасского, а Болигарда.

Все пять королевств Андалурсии — Герона, Вельзас, Эрдаман, Кириат и Лаэль — признавали первенство Болигардов даже когда еще все их короли были Огнедышащими. А теперь и подавно признают, поскольку лишь один принц из всех наследников может дышать огнем — внук Бальденора Болигарда.

Ленники амира со своими королевами и наследниками занимали именные престолы, что шли ярусом ниже влево и вправо от Огненного трона. Каждый престол венчали вензель с гербом королевства и штандарт с изображением Дракона Огня цветом чешуи драконьей ипостаси каждого короля.

Когда Дастиана огласят амираном, он обернется драконом, а вслед за ним обернутся и все короли, признавая его своим будущим амиром. Потому и был зал таким огромным, чтобы мог вместить полтора-два десятка драконов, а то и больше, и окна здесь были такими же громадными, чтобы можно было покинуть зал, не оборачиваясь туда-сюда без лишней нужды.

А пока Дастиан, склонив голову, слушал последние наставления Великого Магистра, Эррегор не сводил взгляда с Тоны Верон и внутри него бурлил и дымился самый настоящий вулкан. Даже Алентайна, уж на что бесчувственная, и та наклонилась и спросила, что так беспокоит ее дражайшего супруга. А супруга просто трясло от бешенства.

Он заметил еще с утра, во время обряда сияния, как странно переглядываются его любимая женщина и этот недогорелый геронский девин, тьма б его побила. А теперь он и вовсе следовал за ней неотступно, за той, что принадлежит только Эррегору и никому больше принадлежать не должна. И она ему знаки внимания оказывала, улыбалась без конца, о чем-то перешептывались оба, доводя Эррегора до состояния обращения.

И что это за девин такой странный, молодой, статный, с внешностью красивой и благородной, прям не девин, а граф какой. И где Сагидар его откопал? На обряде, когда Сардим проверял илламу малышки Верон, разве что в затылок Сардиму не дышал, будто тот его самого на илламу проверять собрался.

Ни уважения никакого, ни почтения, поросль зеленая, а туда же, исцелять, хоть сам признал, что ошибся во время обряда, потому и загорелся. И малютку Иви чуть не угробил, курбак безмозглый. Вот Сардим сегодня все как надо сделал, правда, сначала вовсе ничего не проявилось, а потом словно прорвало плотину и Садим аж подпрыгнул. И засветился от кистей до плеч и дальше до самой головы, что даже кончики волос отсвечивали. А так все. Ничего особенного. Не с чего было такой шум поднимать,

И тут Тона взглянула на него своими зелеными глазами и великий амир как в омут провалился. Совсем у него в последнее время нервы не годятся, с чего он сидит уже час колотится? Может, и ему попить сардимовой бурды, желудок-то у него крепкий, не то, что у эрдаманского зятька.

С чего ему почудилось, что между ней и красавцем-девином что-то есть? Было бы, не смотрела б она сейчас с такой тоской во взгляде, Эррегор не мог отвести от нее глаз, а надо, как раз пришло время надеть на Дастиана корону амирана.

Эррегор встал, Дастиан подошел к нему и опустился на одно колено. Великий Магистр с поклоном подал амиру золотой ободок, украшенный красными искрами жар-камня. Добыть его можно было только у Пиковых Скал, за какие и шла у них вечная вражда с мерзкими жабами Драконами Света. Эррегор надел на принца корону и поднял его с колен.

Короли были молчаливы и торжественны, сестренка Ориния держала за руку своего надутого курбака Хазадара и утирала слезы умиления, малыш Астурас шмыгал носом. Великий амир так расчувствовался, что наплевал на этикет и обнял племянника, смотревшего по сторонам с совершенно растерянным и ошарашенным видом. А снизу счастливо улыбался сагидарский сынок Эйнар, будто это его, а не Дастиана объявили амираном.

Верховный Магистр усадил амирана на его законное место, дождался, пока усядется амир и выступил с речью, в которой восхвалял род Болигардов и выражал большую радость, что наследником Андалурского трона станет потомок благородного рода. А затем заговорил Эррегор:

— Сегодня счастливый день в моей жизни. С тех пор, как тьма забрала моих детей, мне не было покоя. Как отец, я буду скорбеть о них до самых седин, но как амир я благодарю Небесного Бога и Пресветлую Матерь за нового амирана. Пусть портреты моих детей займут достойное место в родовой галерее Болигардов, а мы сегодня будем чествовать будущего амира Андалурсии Дастиана Болигарда!

За его спиной упало полотно, скрывавшее картину, и перед всеми предстали похожие на отца один-в-один близнецы Арчибальд и Леграс, светловолосый в мать Севастиан и белокурая Элисса такие, какими они были бы сейчас, если бы Небесный Бог сжалился над Эррегором и не дал пропасть его детям.