Записки жандарма - Александр Иванович Спиридович

округа и помчался домой. Конечно, все ясно, думалось мне. Папа – это Гершуни, Федор – одно из наблюдаемых лиц, Дарнициенко – место назначенного свидания – станция Дарницы. Иначе не может быть! И в голове стучит, что и как надо сделать.

Приехав домой, в отделение, я позвал заведующего наружным наблюдением. Мы обсудили с ним положение дел. Он согласился с моими заключениями. Мы сделали наряды на железнодорожные станции: Киев-первый, Киев-второй, Дарница и Боярка и оставшимися людьми усилили наблюдение за эсерами. Я приказал собрать филеров, чтобы сказать несколько слов. Говорить с ними было легко. Все они были запасные унтер-офицеры из войск. Я предупредил их, что, по полученным сведениям, к нам должен приехать Гершуни и что его надо арестовать во что бы то ни стало, что все, что зависело от меня как начальника розыска, я сделал и что теперь дело уж наружного наблюдения. Я требовал быть внимательнее, действовать умно и решительно и приказал проверить, заряжены ли у всех браунинги. Люди были наэлектризованы. Ответом мне было военное: «Постараемся, господин начальник!»

Наряды ушли. В наблюдение отправлены все, даже канцеляристы. Остались лишь дежурные. Я отправил директору вторую телеграмму, указав, как я понял добытую с телеграфа депешу и какие приняты окончательные меры для заарестования ожидаемого Гершуни.

Между тем Гершуни, подав после Воронежа со станции Нижнедевицк телеграмму, спокойно продолжал свой путь.

Совершив удачно убийство Богдановича[111], он предполагал побывать в Киеве, проехать в Смоленск по делам и затем перебраться за границу. Осторожный ко всему, он внимательно посматривал на проходивших иногда кондукторов, стараясь закрываться при появлении их газетой, как бы читая ее.

Около шести часов вечера дежурившие на станции «Киев-второй» филеры встретили шедший в Киев пассажирский поезд. Когда поезд остановился, из вагона вышел хорошо одетый мужчина в фуражке инженера с портфелем в руках. Оглянувшись рассеянно, инженер пошел медленно вдоль поезда, посматривая на колеса и буфера вагонов. Вглядываясь в него, наши люди не двигались. Поезд свистнул и ушел. Инженер остался. «Как будто бы он, – думали филеры, – но сходства с карточкой нет!» Вдруг инженер остановился, нагнулся, стал поправлять шнурки на ботинках и вскинул глазами вкось на стоявших поодаль филеров. Этот маневр погубил его. Взгляды встретились.

– Наш, – сказал старший филер. – Глаза его, с косиной. Он.

Филеры стали еще осторожнее. Каждый делал свое дело. Все были одеты по-разному, двое богомольцами. Близко была Лавра.

Оправившись, Гершуни пошел вдоль полотна и направился к городу. Пошли и филеры. Арестовывать его было нельзя: место неудобное, город далеко, может уйти. Стали подходить к конечной станции конки, что шла по большой Васильковской улице от станции «Лебедь» до самой лечебницы Рабинович. Гершуни подошел к ларьку минеральных вод и спросил лимонаду. Он очень волновался: рука дрожала, стакан ходил. Выпив кое-как лимонад и расплатившись, он направился к вагону. Двое филеров опередили его и заняли площадку. Гершуни, бледный как полотно, зашатался. Задние филеры схватили его: «Вы арестованы!..»

Появились извозчики, городовой.

Задержанного усадили с двумя конвоирами на переднего извозчика, остальные уселись на заднем, и все поехали в Старокиевский участок. Было уже темно. Гершуни старался улыбаться, говорил, что агенты, очевидно, ошиблись, что он ничего дурного не сделал, что, очевидно, это недоразумение. Филеры соглашались, что, может, это и так и что в Старокиевском разберут.

Это, видимо, успокоило задержанного. Ему разрешили закурить. Так доехали до участка. Послали за мной.

Я в тот момент был на свидании в конспиративной квартире. Услыхав от прибежавшего нарочного, что «шляпа» арестован, я полетел с ним в Старокиевский участок. Встретив по дороге товарища прокурора палаты Корсака, я схватил его на радостях, расцеловал и, сказав, что случилось, помчался дальше.

На лестнице участка перевожу дух, стараюсь казаться спокойным, вхожу.

Большая комната полна народу: филеры, чиновники, полиция. Лица возбужденные. Спрашиваю: «Где он?» Показывают. Никакого сходства с фотографией.

– Кто вы такой, как ваша фамилия? – обращаюсь я к задержанному.

– Нет, кто вы такой! – закричал на меня Гершуни. – Какое право имели эти люди задержать меня? Я – Род, вот мой паспорт, выданный киевским губернатором. Я буду жаловаться!

«Ну и нахал же», – подумал я. Назвав себя, я продолжал:

– Что же касается вас, то вы не господин Род, а Григорий Андреевич Гершуни. Я вас знаю по Москве, где вы были арестованы.

Гершуни сразу как бы осел.

– Я не желаю давать никаких объяснений, – проговорил он резко.

– Это ваше дело, – ответил я и приказал произвести личный осмотр.

Из заднего кармана вынули браунинг, заряженный на все семь. В кармане был еще восьмой патрон. В стволе налет от выстрела. При нем оказалось 600 с лишком рублей и 500 франков, записная книжка с шифрованными пометками, пузырек с бесцветной жидкостью и два паспорта на имя Род, из которых один заграничный, фальшивый.

В портфеле же, который составлял весь его багаж, была чистая смена белья и несколько мелко исписанных листков. Оказалось, что то были: черновик прокламации об усмирении рабочих в Златоусте[112], черновик прокламации боевой организаций об убийстве Богдановича и две статьи о том же убийстве. По прочтении их не оставалось сомнения, что Гершуни ехал прямо с убийства Богдановича, что он являлся автором и приговоров об убийствах, печатавшихся от имени боевой организации, и отчетов об убийствах, а также автором и хвалебных гимнов о боевой организации и ее работе, т. е. о самом себе.

Во все время производства обыска и писания протокола Гершуни угрюмо молчал, вскидывая иногда глазами на кого-либо из присутствующих.

Только при чтении протокола, заметив дату 13 мая, он сказал, саркастически улыбаясь:

– Жандармам и тринадцать везет!

После составления протокола Гершуни поступил в распоряжение жандармского управления и был заключен в камеру при Старокиевском участке. Роль охранного отделения была окончена. Мы наше дело сделали.

Вернувшись домой, и выслушав доклады филеров, арестовавших Гершуни, я горячо поблагодарил их и послал третью телеграмму директору уже об аресте, в которой просил разрешения не производить в целях сохранения от провала агентуры никаких партийных арестов.

Сделав все это, я поехал к генерал-губернатору. Выслушав доклад, генерал Драгомиров взял меня за плечи, поцеловал и сказал:

– Молодчина, и везет же вам, молодчина!

Я насилу сдерживался. Горло сжимало. Нервы гуляли.

Вернувшись домой, я продолжал нервничать: как бы не убежал. Всю ночь, как говорила потом жена, я вскакивал, бредил, кричал. Мне все мерещился побег.

На следующий день нас многие поздравляли. Все спрашивали, конечно, как это удалось, на что мы неизменно отвечали: случайно, по фотографии.

Получили мы, наконец, с таким нетерпением ожидавшиеся телеграммы