Кот Ланселот и золотой город. Старая английская история - Марина Аромштам

– Ты здесь родился, Хендрике.

– Да ну? Ты меня удивила. Ты бы напомнила это тем, кто разгромил наш дом. Ублюдкам этого Тайлера, – голос Хендрике стал злым. Он сплюнул. – А теперь я хочу пощекотать одного разжиревшего лондонца, а ты мне мешаешь, Джоан.

– Этот лондонец меня спас, – голос Джоан стал хриплым. – Я живу в его доме. Он заботится обо мне.

– Заботится? Ты смеешься? Ты служанка, кухарка. Что-то мне вспоминаются странные вещи: будто Томас хотел на тебе жениться. А? Ты уже не помнишь? Что молчишь? Почему, Джоан, он на тебе не женился? После погрома Тайлера, а? Ты фламандка, сестра, понятно? И для него ты фламандка. А фламандка для лондонца – что бельмо на глазу. И ты, Джоан, поможешь мне стрясти с Фицуоррена долг.

– Что ты задумал, Хендрике?

– Фицуоррен отдаст мне столько, сколько я захочу. Иначе я напомню ему, что у него есть дочь. Такая красотка. Он ведь ее обожает, Джоан? Или я что-то путаю?

– Нет! – испугалась Джоан. – Нет, Хендрике. Ты не посмеешь.

– Да, да, Джоан.

– Хендрике! Ты же помнишь Элис ребенком. Разве не ты называл ее «милая крошка»? – голос Джоан стал жалостным – Дик никогда не слышал, чтобы она когда-нибудь так говорила. – А теперь Элис стала красавицей. Ты мог бы жениться на ней. Ты ведь когда-то думал об этом, и, уверена, Томас не будет против. Тогда ты получишь приданое. Это будет солидная сумма.

– Я? Думал жениться на дочке разжиревшего лондонца? Ты меня с кем-то путаешь. С тем, кто жил здесь до Тайлера. Кому не пришлось бежать. У кого не убили отца. А сейчас я смотрю на свою сестру – на фламандку-кухарку – и думаю: для чего мне жениться на Элис? То, что мне надо, я и так получу. Как получил Фицуоррен. Это было бы справедливо. Ну признайся, Джоан.

– Ты не сделаешь этого.

– Почему же, Джоан?

– Я тебе не позволю.

– Ты? – Хендрике опять рассмеялся злым смехом. – Почему? Из-за любви к Фицуоррену? Или из благодарности? Потому что он тебя спас? Нет, Джоан, ты позволишь. Ты ведь еще не знаешь, что я узнал от Фокса.

– От Фокса? Какие дела у тебя были с Фоксом?

– Очень простые, Джоан. Ему хотелось спасти свою шкуру. А мне нужен был ларчик. Точнее, бумага из ларчика.

– Фокс не спас свою шкуру. Ему отрубили руки, и он через месяц умер.

– Ха! Но умер в постели. А не на плахе, Джоан. А мог и не умереть, если бы лучше молился. В общем, я за него заплатил, чтоб ему отрубили не голову, а только руки. Я заплатил свидетелю. Но это неважно. Важно, что Фокс добыл-таки мне бумагу.

– Так это по твоему наущению Фокс забрался к нам в дом?

– Знаешь, я бескорыстен, как Тайлер. Мне нужен был только ларчик. Ты хоть спроси почему.

Джоан промолчала.

– А там, дорогая сестричка, хранилась одна бумага. Список фламандских домов. Для чего, как ты думаешь, составили этот список? Чтобы отдать его Тайлеру. Чтобы Тайлеру было легче нас убивать. Понятно? Фицуоррен, как и другие купцы, ненавидел фламандцев. Фламанды были слишком искусными, слишком много умели, а продавали дешевле. Занимали их место – вот как думали эти проклятые англичане. А Фицуоррен – один из них. Он хранил этот список для Тайлера. Он хотел нашей смерти, как и все в этом вшивом Лондоне. – Хендрике опять сплюнул на пол. – И потому, Джоан, я отберу его деньги. Ну а если не деньги, то дочь. Кто-то должен восстановить справедливость.

Дик вскочил. Кровь ударила ему в голову. Пусть Джоан знает: он здесь. Он всё слышал!

Но Джоан его не увидела. Она смотрела пустыми глазами прямо перед собой, и ее лицо было точно таким же, как у каменной головы на галерее Темпла.

– Корабли! Корабли входят в гавань! – человек с громким криком ворвался в таверну. Брызги с его плаща летели в разные стороны.

В таверне разом все загудело и сдвинулось с места. Дика толкнуло и потащило к выходу.

* * *

Хью с довольным видом сидел на кухне. Когда появился Дик, он вытер нос рукавом и сказал:

– Эй, слышь, менестрель! У нас тут такое!

Дика обдало волной ледяного страха:

– Элис? Что-то случилось с Элис?

– А что с ней может случиться? Новый чепец нацепит? – Хью замотал головой. – Не-а. Это я про Джоан. Приперлась сегодня в каминную, открыла рот, чтоб всех послать, – а голоса нет. Совсем. Шипит, сипит – и ни звука. Ни гавкнуть, ни цапнуть, вот. – Хью вспомнил, как это было, и довольно заулыбался. – Голоса у ней нет. Теперь ей меня не гонять. Теперь будет другая жизнь. Джоан потеряла силу.

– С чего это ты решил?

– Все так решили. – Хью огляделся и на всякий случай понизил голос: – Да ты посмотри, что с ней стало. Была Джоан как Джоан, распоряжалась, орала на всех. А тут ее вроде как подменили. Не Джоан, а старуха. У нее же лицо все серое. И она говорить не может. Видно, кто-то поколдовал. Посмотрел нехорошим глазом. Так ей и надо, фламандке.

– Эй, придержи-ка язык.

– Ты чего, менестрель? Джоан, что ли, жалеешь? Она же тебя гнобила. Хотела отсюда выжить.

Дик неожиданно разозлился:

– Я сказал, придержи свой дурацкий язык. И давай вали отсюда. Пшел во двор за дровами!

– Эй, менестрель, ты чего? Может, ты теперь вместо Джоан?

– Вернусь – чтоб камин горел. – Дик повернулся и вышел.

Он слышал, как Хью у него за спиной пробурчал какую-то гадость про выскочек и вилланов и поплелся рубить дрова.

Так, теперь нужно найти Джоан. Она куда-то ушла. Бежать искать ее в гавань?

Дика вдруг осенило. Он бросился к комнате Элис.

– Элис! Элис, открой!

Элис чуть приоткрыла дверь:

– Дик?

– Где дом Джоан?

– Что? – Элис не поняла.

– Где раньше жила Джоан? Где раньше был ее дом?

– Какой дом? – Элис все еще не понимала.

– Тот, который громили.

В глазах у Элис мелькнула тревога:

– Недалеко от Мит-маркет. Улица начинается за пекарней. А Джоан жила там, где теперь скорняжная лавка.

Дик больше не стал задавать вопросов, накинул плащ и помчался к Мит-маркету.

* * *

Он даже не удивился, когда увидел в скорняжной лавке Джоан. Она бесцельно перебирала шкурки. На лице ее было все то же застывшее выражение.

– Гудвумен, вас давно не было. Зачем вы пришли, гудвумен?

Джоан не ответила. Лавочник смотрел на нее с беспокойством.

– Джоан…

Дик вошел в лавку. Джоан оставила шкурки и направилась к выходу.

– Эй! – закричала ей лавочница. – Перетрогала всё! Хоть бы слово сказала…