Собака из терракоты - Андреа Камиллери

Тот взял фонарь, пополз по-пластунски и исчез. Через несколько секунд они услышали его изумленный голос:

– Бог ты мой, комиссар, идите посмотрите!

– Вы зайдете, когда я вас позову, – сказал Монтальбано остальным, но в особенности имея в виду журналиста, который, заслышав Фацио, вскочил и совсем было приготовился бросаться на живот и ползти.

Коридорчик был практически длиной в его рост. В мгновение ока он оказался по ту сторону, засветил свой фонарь. Вторая пещера была меньше первой, и сразу возникало ощущение, что в ней совершенно сухо. В самом ее центре лежал ковер, все еще в хорошей сохранности. В левом дальнем углу ковра стояла глиняная плошка. Симметрично ей, в правом – корчага. Посередине ближней к выходу кромки ковра, образуя с плошкой и корчагой перевернутый треугольник, замерла в выжидательной позе собака-овчарка из терракоты размером с настоящую. На ковре два высохших и пожелтевших тела, как в фильмах ужасов, сплелись в объятии.

Монтальбано почувствовал, что у него пресеклось дыхание, дар речи пропал. Кто его знает почему, ему вспомнилась парочка, которую он застал в соседней пещере, когда она занималась любовью. Его молчанием воспользовались остальные, не выдержав, они друг за другом пробрались в пещеру. Оператор зажег лампы, начал лихорадочно снимать. Все молчали. Первым пришел в себя Монтальбано.

– Сообщи криминалистам, судье и доктору Паскуано, – сказал он.

Даже не повернулся к Фацио, давая ему распоряжения. Он стоял себе, будто зачарованный, глядя на эту сцену и страшась, что малейшее движение может пробудить его от сна, в котором он в эту минуту пребывал.

Очнувшись от чар, которые его буквально парализовали, Монтальбано принялся во весь голос кричать, чтоб все стояли по стенам, не шевелились, не топтали в пещере землю, которая была припорошена мельчайшим красноватого цвета песком, проникшим сюда непонятно откуда, – может, он покрывал и стенки. Этого песка и следа не было во второй пещере, не исключено, что именно он каким-то образом предохранил трупы от разложения. Это были мужчина и женщина, возраст их на глаз определить было невозможно: что они разного пола, комиссар догадался по телосложению, не на основании, конечно, половых признаков, которых больше не существовало, время их уничтожило. Мужчина лежал на боку, его рука покоилась на груди женщины, та лежала на спине. Они, следовательно, обнимали друг друга и продолжали бы обнимать вечно: и правда, то, что некогда была рукой мужчины, словно бы срослось, сплавилось с плотью ее груди. Хотя доктору Паскуано, конечно, не составило бы труда их разделить. Под сморщенной пергаментной кожей проглядывала белизна костей, тела иссохли, превратились в тонкую оболочку. Казалось, оба смеются: губы истончились и подтянулись к самым основаниям зубов. Рядом с головой мертвеца была плошка, внутри нее – какие-то кружочки, рядом с женщиной стояла глиняная корчага, вроде тех, что когда-то крестьяне носили с собой, в них вода долго оставалась прохладной. У ног пары – собака из терракоты. В длину около метра, краски сохранились прекрасно, – серая с белым. Мастер представил ее в такой позе: передние лапы вытянуты, задние – подобраны, пасть полуоткрыта, из нее высовывается розовый язык, глаза бдительные, – одним словом, она как бы лежит свернувшись, но вместе с тем настороже. В ковре кое-где были дырки, в которых виднелся все тот же песок, но могло статься, что прохудился он раньше и в таком состоянии попал в пещеру.

– Выходите все! – приказал он, и, обращаясь к Престии с оператором, добавил: – А главное, погасите лампы.

Внезапно он сообразил, какой ущерб причиняет жар от софитов, да и само их присутствие. Он остался в пещере один. Светя себе фонариком, внимательно глядел на содержимое плошки, круглые штуковины оказались металлическими монетами – потемневшее серебро и медь. Осторожно двумя пальцами он взял одну, которая, показалось ему, сохранилась лучше: это была монета в двадцать чентезимо 1941 года, одна сторона изображала короля Виктора Эммануила Ш, другая – женский профиль с ликторской связкой. Когда он направил свет на голову мертвеца, то заметил, что в виске у того есть отверстие. У него был слишком большой опыт, чтоб не догадаться, что это результат выстрела: самоубийство либо убийство. Но если тот покончил с собой, куда девалось оружие? У нее на теле, напротив, не было никаких следов насильственной смерти. Комиссар остался в задумчивости, оба были обнажены, но одежды в пещере не было видно. Что это значило? Свет фонарика разом потух, не пожелтев и не ослабев предварительно, – кончилась батарея. Монтальбано на мгновение ослеп, ему не удавалось сориентироваться. Чтоб не навредить, он уселся на песок, поджидая, пока его глаза привыкнут к темноте; через некоторое время он наверняка должен был завидеть еле различимый свет там, где открывался лаз. Однако ему было достаточно этих нескольких секунд полной тьмы и тишины, чтобы почуять какой-то необычный запах, который, он был в этом уверен, ему уже встречался прежде. Он напрягся, чтобы вспомнить, где именно, хоть бы даже потом это оказалось совсем неважно. И поскольку он инстинктивно, с тех еще пор, когда был мальчишкой, старался подобрать цвет к каждому поразившему его запаху, то сказал себе, что этот был темно-зеленым. По ассоциации, он вспомнил, где ощутил его впервые: он был в Каире, внутри пирамиды Хеопса, в коридоре, куда запрещался вход туристам и куда любезность друга-египтянина позволила попасть только ему одному. И внезапно он почувствовал себя швалью, нестоящим человеком, у которого нет ничего святого. Утром, застав ребят, которые занимались любовью, он оскорбил жизнь, теперь, перед двумя телами, которые навсегда должны были остаться укрытыми от глаз в их объятии, оскорблял смерть.

Может быть, именно из-за этого чувства вины он не захотел присутствовать при сборе данных, к которому немедленно приступили Якомуцци и его люди из криминального отдела вместе с судмедэкспертом доктором Паскуано. Он уже выкурил пять сигарет, усевшись на плите, служившей дверью пещеры, где нашли оружие, когда услышал, что его зовет Паскуано, страшно взволнованный и нервный.

– Ну, где же судья?

– Вы у меня это спрашиваете?

– Если он сейчас не приедет, здесь все полетит к черту. Мне нужно везти трупы в Монтелузу, поместить их в холодильник. Они разлагаются прямо на глазах. Как быть?

– Выкурите со мной сигаретку, – попытался задобрить его Монтальбано.

Судья Ло Бьянко прибыл через четверть часа, когда сигарет комиссар успел выкурить еще две.

Ло Бьянко бросил рассеянный взгляд и, поскольку мертвые не относились ко временам короля Мартина-младшего, сказал судмедэксперту:

– Делайте что хотите, все равно это дело давнее.

В каком ключе подать новость, «Телевигата» угадала сразу. В выпуске новостей в двадцать тридцать первым делом показалась взбудораженная физиономия Престии, и тот объявил о некоей сенсации, коей они были обязаны, как он выразился, «одной из гениальных догадок, которые делают комиссара Сальво Монтальбано из Вигаты фигурой, может быть, единственной в своем роде среди следователей острова и, почему бы и нет, – всей Италии». Он продолжил, напомнив, как комиссар арестовал при драматических обстоятельствах скрывавшегося от правосудия Тано Грека, кровавого мафиозного босса, как он обнаружил пещеру, приспособленную под склад оружия. Появились эпизоды пресс-конференции по случаю ареста Тано, где совершенно ошалелый и заикающийся тип, который отзывался на имя Монтальбано, с натугой связывал два слова. Престия продолжал рассказывать, как этот выдающийся следователь пришел к убеждению, что рядом с пещерой, где находилось оружие, должна была существовать еще одна, сообщавшаяся с первой.