Человек разговаривает с ветром - А. Андрюкайтис

плескалась черная как деготь вода. При одной мысли, что придется лезть в эту ледяную купель, по спине поползли мурашки, тоскливо заныло сердце.

Минут через двадцать вернулся Крупенькин.

— Ребята на прожекторе ругаются. Если, говорят, не исправите через полчаса, будет большая неприятность. Могут приостановить полеты. — И, отвечая на немой вопрос товарища, добавил: — Обрыв тут, где-то на дне. Видно, купаться придется…

Ловичев стал стягивать бушлат. Потом сбросил на землю гимнастерку, брюки и в одном белье шагнул к воде.

— А ты будь здесь, надень бушлат и грейся пока. Может быть, полезешь после меня.

Это прозвучало как приказ, но Крупенькин не только не возразил, но сейчас же надел бушлат, сложил разбросанное обмундирование. Спокойно и естественно он принял начальственный тон Ловичева.

Похожий на белое привидение, Ловичев, высоко вскидывая ноги, брел по воде.

— Холодно? — крикнул Крупенькин, направляя луч фонарика. Ловичев не отвечал, он шел нагнувшись, выуживая из воды тоненькую жилку провода.

Он уже по пояс ушел в воду; далеко, почти на середине озерка, вырисовывалось смутное белое пятно.

Крупенькин бегал по берегу. Он почему-то страшно замерз. Казалось, не Ловичев, а он барахтается в ледяной воде. Он прыгал, становился на руки, боксировал. Рядом, ничего не понимая, с радостным визгом носилась Муха.

— Есть обрыв! — донесся приглушенный голос Ловичева. — Только второго конца нет. Давай, Иван, топай на другой берег и тяни жилу мне навстречу…

— Чего?! — недоумевая, протянул Крупенькин, хотя прекрасно понимал, о чем идет речь.

— Тяни мне навстречу. Здесь срастим… Неглубоко.

Крупенькин выругался, раздраженно пнул не в меру игривую Муху. Примчал на другой берег, с яростью сбросил бушлат. Холодная вода обожгла ноги. Крупенькин торопился, выбирая провод. До белой рубашки Ловичева было уже недалеко, как вдруг Крупенькин оступился в какую-то яму и с головой ушел под воду. Но провода не выпустил. Проплыв немного, снова почувствовал дно.

Когда встретились, Крупенькин запел, вернее, завыл, клацая зубами:

— «Мы с тобой два берега у одной реки…»

— А что, похоже, — рассудительно заметил Ловичев. — По всем правилам похоже.

На берегу, переодевшись, долго прыгали, пытаясь согреться. Крупенькин пытался разжечь костер, но ничего не получалось.

Вспыхнул луч прожектора, медленно с неба упал на озеро, пошарил и остановился на двух пляшущих фигурах. Потом луч снова ушел в небо и, словно огромная стрела, наклонился в сторону аэродрома. И тотчас же в его белый поток неслышно, как бабочка, вошел самолет, идущий на посадку.

Ловичев подключил аппарат к линии, прислушался. В темноте неожиданно и странно прозвучал его смех.

— Что там? — спросил Крупенькин.

— Командир разговаривает с прожектором. Такое говорит…

— Ругается?

— Да нет. Послал, говорит, к вам двух своих гвардейцев, двух закадычных друзей.

Крупенькин усмехнулся, хлопнул товарища по широкой спине:

— Все правильно, Андрей. Пошли домой греться.

Старший лейтенант В. Пищулин

СРОЧНЫЙ ВЫЗОВ

В третьем часу ночи посыльный осторожно постучал в дверь. Никто не отозвался. Он постучал сильнее, и где-то за стеной послышался скрип кровати.

— Лейтенанта Лигистанова можно? — спросил солдат в темноту.

— Олег, тебя, — сказал сонный женский голос.

— Да, слушаю. — Лейтенант Лигистанов показался в дверях.

— Вас вызывают на объект, звонил дежурный.

Лигистанов подошел к телефону, стоявшему в коридоре на тумбочке.

— Олег Петрович, ты не спишь? — спросил дежурный.

— Как видите, не сплю.

— Вот и хорошо.

— Я тоже так думаю.

— Олег Петрович, есть работенка срочная. Тут «больная» ракета обнаружилась. Что с ней — не в курсе.

— Сейчас нужно?

— Сам знаешь — боеготовность.

— Иду.

— Возьми напарника.

Лейтенант положил трубку и задумался: кого же взять? Поднять техника — завтра некому будет проводить занятия. Придется кого-нибудь из солдат.

«Что, если Гаврилова?» — лейтенант, одеваясь, вспомнил вчерашний инцидент с солдатом из-за двойки по технической подготовке. Лигистанов задавал вопросы, а Гаврилов, глядя на него карими, точно поржавевшими глазами, не задумываясь, отвечал:

— Не знаю.

— И это не знаете?

— И это не знаю.

Лейтенант досадливо махнул рукой и ушел в свой кабинет не просто сердитый, а взвинченный. Потом его мучила совесть: он как-никак начальник этого солдата, — значит, сам виноват во всем. «Ну ладно, терзаться нечего, возьму с собой, а там видно будет», — решил наконец лейтенант.

Не успел Лигистанов выйти из дому, как на него обрушились звезды: большие, яркие и близкие, совсем близкие звезды. Медведица, перевернувшись ковшом, горела особенно ярко. А небо в просветах звезд чернело без каких бы то ни было красок и подсветов. Но больше всего Олега удивила луна. Боже мой, какая луна! Она висела чистым большим обрезком над лесом, и казалось, что этот обрезок не резали, а ломали надвое, потому что края были рваные, неровные. И горела луна тоже ясно, четко, и было похоже, будто ее влепили в небо.

Олег вздрогнул всем телом и тут же застегнул шинель — осень давала о себе знать сырыми туманами и первыми холодами. В казарме он приказал дежурному по подразделению разбудить Гаврилова.

— Он что, с вами пойдет? — удивленно переспросил дежурный и пошел в темную половину казармы, стуча сапогами.

Лигистанов бесцельно ходил по коридору, прислушиваясь к голосам за дверью. Дневальный переминался с ноги на ногу у тумбочки, потихоньку наблюдал за лейтенантом. Он, видимо, хотел спросить о чем-то. Но лейтенант остановился у стенда и долго его рассматривал. Перед ним на большом листе ватманской бумаги кем-то из солдат была нарисована карта, а по ней расставлены тушью самолетики. Они лепились на островах, на кусочках чужой земли, их было много, и все они смотрели в одну сторону — в нашу. А в Средиземном море плавал маяк, к нему на полях шло объяснение: склад атомного оружия США. На узком пояске американского материка были нарисованы бегущие солдатики, а перед ними красным язычком горел флаг Кубы. Солдатиков, как и самолетиков, тоже было много.

— Саранча, — сказал вдруг дневальный вслух. Лейтенант улыбнулся и снова начал ходить по коридору.

Наконец двери раскрылись и вышел Гаврилов — широкий, высокий, с белым припухшим лицом. Вдоль щеки пролегла красная полоса — от подушки. Видно, спал парень крепко. Лейтенант посоветовал растереть щеку.

— Почему я, товарищ лейтенант? — ныл Гаврилов, шагая следом за Лигистановым. — У меня ведь двойка по технической подготовке.

— Ну и что?

— Пусть идет тот, кто технику знает. Сколько я просил — переведите в другое подразделение, хотя бы в роту охраны. А то насмешка какая-то получается, — говорил Гаврилов недовольным тоном.

— Какая насмешка, Гаврилов?

— Конечно… Вам-то что!..

В темных глазах Гаврилова застыло не огорчение — зло: то ли он сердился на лейтенанта за то, что тот поднял его ночью работать, то