Ключ от незапертой двери - Людмила Мартова

– Машенька, – взгляд его посветлел. Казалось, он даже не удивился тому, что в четыре часа утра она стоит под его дверью. – Марусенька моя, как же я рад тебя видеть!

Обняв девушку за плечи, он провел ее в свой кабинет. Маруся вся дрожала, но не от того, что ей было холодно под тонким платком, а от того, что внутри рождалось какое-то новое, неизведанное доселе, но совершенно прекрасное чувство, названия которому она не знала.

– Как вы в свой Ленинград съездили? – спросила она, чтобы хоть что-нибудь сказать. В комнате стояла такая звенящая тишина, что от нее закладывало уши.

– Да хорошо съездил, – как-то рассеянно ответил Василий. – Понял, что Ленинград по-прежнему прекрасен, только уже не мой. Хотя и дом родительский на прежнем месте стоит, и больница Александровская, в которой я работал, и даже учитель мой, Николай Петрович Лемешев, до сих пор практикует. Семьдесят восьмой год старику. Не оперирует уже, конечно, но клиницист по-прежнему великолепный. Вот же школа была! Только позавидовать остается.

– То есть вы все-таки уедете? – В голосе Маруси послышалось отчаяние. – Вы уедете, да? Василий Николаевич, но как же я без вас тут останусь? Вы не понимаете, но я без вас уже не смогу. Ни работать не смогу, ни жить. Я умру, если вы уедете, Василий Николаевич!

Она говорила, как в бреду, и горячечный поток ее слов дополнялся все тем же горячечным ознобом, который сотрясал ее тело с той минуты, как она увидела свет в больничном окне. Истомин снова схватил ее за плечи, развернул лицом к себе и с силой прижал к груди.

– Никуда я от тебя не уеду, Маруська ты моя, – глухо сказал он. – Я же даже надеяться не смел, что еще когда-нибудь смогу испытать это чувство. Думал, в себе заморозил, да нет, осталось что-то на мой век. Маруська, я же даже мечтать не мог о том, что ты меня полюбишь, пень старый! Ты же мне в дочери годишься. Люди-то что скажут…

– А мне все равно, – храбро взглянула на него Маруся. – Я вас люблю, Василий Николаевич. Больше жизни люблю. С детства еще. Только я тогда этого не понимала. Я ведь тоже надеяться не могла, что вы, такой… – она запнулась в поисках подходящего слова, – …особенный, образованный, красивый, блестящий такой человек, можете обратить на меня, деревенскую девчонку, внимание. Я же обычная совсем.

– Ты самая необычная женщина из всех, кого я встречал, – тихо сказал Истомин и легонько поцеловал Марусю в висок. – Счастье ты мое выстраданное. Теперь я знаю, все у нас будет хорошо. Ты ведь родишь мне сына, а, Маруся Истомина?

По настоянию Василия свадьба была тихой. Расписались в сельсовете, посидели в больничном саду за накрытым под яблонями столом, и все. Мать, конечно, была недовольна, что не отпраздновали бракосочетание как положено, на всю округу, но Василий был против, а Маруся во всем с ним соглашалась.

Из больничной комнатки Истомин переехал в Марусин большой и крепкий дом. В Марусиной комнате обустроили спальню, за тонкой перегородкой он оборудовал что-то типа кабинета, куда перевез свои книги, большинство из которых были на немецком языке. Немецкий Маруся учила в школе, но особенно не преуспела, так что на книги смотрела с боязливым уважением и трогать не решалась, так же как красивую фарфоровую чашку с голубыми незабудками на блестящем хрупком боку.

Крюк для люльки, вбитый в деревянный потолок, в доме был только один – за перегородкой в горнице на первом этаже, где всегда спала мать. Спустя девять месяцев после свадьбы Василий собственноручно вбил в потолок рядом с их супружеской кроватью второй такой крюк. В старой люльке, в которой выросло не одно поколение Марусиных предков, умильно пуская пузыри, кряхтел младенец. Родившуюся дочку Василий назвал Анной.

Наши дни

Войдя в большую, довольно светлую комнату с тремя окнами, Вася невольно помотала головой, отгоняя наваждение. Точно в такой же комнате она прожила первые семнадцать лет своей жизни. Это была их с мамой комната, и попасть в нее можно было из кухни, пройдя по узенькому коридорчику, в который левым боком вдавалась большая русская печка.

Правым боком печка обогревала маленькую, отделенную от горницы перегородкой комнатку, в которой спала бабушка Маша. Правда, в их большом деревенском доме имелся еще второй этаж, на который почти никогда не поднимались и который зимой даже не отапливали. Не было у их семьи потребности во втором этаже. А домик тети Ангелины был одноэтажный, но расположение комнат в нем оказалось точь-в-точь таким же. Кухня с выходящим в нее устьем печи, горница, маленький закуток за загородкой, где стояла кровать Ангелины, и узкий коридорчик в большую комнату, которую сейчас сдали Василисе. В окно тревожно билась ветка рябины. Тоже как дома.

Подушки оказались пышными, белье – свежим, тканые половички – чистыми и радующими глаз веселым разноцветьем, и вообще повсюду царил такой порядок, что муха поскользнется. Сразу стало ясно, что Ангелина – женщина домовитая, хозяйственная и аккуратная, и Вася подумала, что с выбором хозяйки ей повезло.

Василиса провела пальцем по железным шишечкам кровати, таким же, как были у нее дома, и, достав из чемодана вещи и привычно развесив их на протянутой в комнате веревке, чтобы не помялись, решила осмотреть окрестности.

– Тетя Ангелина, я пойду погуляю, – предупредила она хозяйку и, легко сбежав с крыльца, вышла за калитку, оказавшись на пыльной, заросшей борщевиком улице.

– В борщевик не лазь, – Ангелина высунулась из калитки, чтобы напутствовать жиличку. – Это растение, видишь, зонтики огромные. Даже трогать их не вздумай, ожог получишь.

– Я знаю, – улыбнулась Василиса. – Но все равно спасибо.

Налево, как она поняла, дорога привела бы ее к церкви и автобусной остановке. А вот куда вела дорога направо, пока было неизвестно. Василиса решила это узнать, а заодно присмотреться, каким путем можно будет выйти к лесу, где она увидела Вахтанга. Для этого нужно было либо найти железную дорогу, либо спросить у кого-нибудь, где она. Из соображений конспирации спрашивать не хотелось.

С любопытством вертя головой по сторонам, она разглядывала деревню и стоящие в ней дома. Люди здесь жили основательные. Деревня выглядела жилой, а не дачной. Крепкие сараи во дворах были наполнены дровами. Кудахтали куры, какая-то женщина гнала вдоль улицы корову, хлеща по ее упитанному заду тонкой хворостиной, брехали посаженные на цепь беспородные дворовые собаки. Это была такая же деревня, как та, в которой выросла сама Василиса, а потому здешний быт и уклад был ей совершенно понятен.

Машин было мало. Лишь кое-где за дощатыми заборами виднелся простенький и явно «заслуженный» «жигуленок». В одном из дворов Василиса заметила «Форд», а еще в одном, почти в самом конце улицы, – китайский внедорожник. Вот, пожалуй, и все, чем было представлено автомобильное богатство деревни Авдеево.