Багровый молот - Алекс Брандт

…Юлиана не выдержала и разрыдалась.

— Я сказала ему, что сделаю, как он хочет. — Ее лицо кривилось от плача, но она нашла в себе силы смотреть Альфреду прямо в глаза. — Сказала ему, что признаюсь. Мне было очень больно и страшно…

Друзья переглянулись.

— Нужно известить канцлера, — шепнул Альфред на ухо Хансу. А затем, повернувшись к плачущей женщине, спросил: — Ты видела этого человека прежде?

— Не знаю, мой господин… Там было слишком темно.

— Может быть, ты узнала его голос? — спросил Ханс. — Может быть, было что-то еще — родинка на подбородке, шрам?

— Простите, я ничего не запомнила…

В доме Юлианы Брейтен они провели не менее часа, пытаясь вытащить из ее памяти еще хоть что-нибудь. В конце разговора Ханс сказал ей:

— Тебе нужно уехать из города. Немедленно.

— Святая Дева! — охнула женщина. — Но почему?

— Это чудо, что тебя действительно выпустили. Если викарий захочет, он снова бросит тебя в темницу.

— Уезжай, — помедлив, поддержал товарища Альфред. — И чем скорее, тем лучше.

Сад у обители бенедиктинцев медленно засыпал. Сквозь позолоту листьев отчетливо проступала темная бронза, розовые кусты затихли и съежились, скорбно роняя вниз пурпурные, алые и багряные капли. Осень покидала землю, забирая с собой последние остатки тепла.

— Прекрасное место… — задумчиво произнес каноник, глядя на лежащий у подножия холма город. — Знаете, господин Хаан, я вырос в замке своего отца, барона фон Хацфельда, и сильно привязался к деревенской жизни. Мне куда милей щедрый простор полей и лугов, нежели вонь и теснота каменных улиц.

— Послушайте, Франц, мы оба дорожим своим временем. Вы — соборный каноник и член капитула. Я — бамбергский канцлер. Полагаю, вы пожелали встретиться со мной не для того, чтобы говорить о прелестях жизни в деревне.

Франц фон Хацфельд сдержанно улыбнулся.

— Разумеется. Нам с вами предстоит разговор серьезный и важный. Но мне всегда казалось, что такие беседы лучше вести на свежем воздухе, среди цветов и деревьев. Взгляните, какие розы. Монахи очень бережно ухаживают за ними и даже, я слышал, вывели несколько новых сортов. Взять хотя бы вот этот. Видите? Лепестки цвета спелой, наполненной соком вишни. А рядом с ним — разве не чудо? Бутон у цветка бархатный, крупный, с траурно-черной каемкой по краю. Эти розы весьма высоко ценятся среди…

— О чем вы хотели поговорить со мной?

Каноник неопределенно пожал плечами.

— О прошлом, о будущем, о том, что следует изменить, и о том, чего изменять не следует. Возможно, когда-нибудь, через год или через два, вы вспомните наш разговор и эту прогулку под стенами Михайлова монастыря и скажете себе: воистину, это был один из самых важных дней в моей жизни. Впрочем, — фон Хацфельд задумчиво потер кончик носа, как будто настраивая себя на более серьезный лад, — перейдем к делу. Думаю, вы согласитесь, господин Хаан, что Германию в скором времени ожидают значительные перемены. Война завершится, враги кайзера будут повержены. Кто-то потеряет свой титул, кого-то отправят в изгнание, кого-то — на плаху. Император не церемонится со своими противниками и весьма наглядно продемонстрировал это в Праге, где головы бунтовщиков и отрубленная рука графа фон Шлика[56]несколько недель украшали собой Карлов мост.

— Вы полагаете, протестанты подпишут мир?

— А что им еще остается делать? Христиан Брауншвейгский мертв; датчане разгромлены и отступают на север; Мансфельд и Бетлен Габор не представляют реальной угрозы[57]. Протестантская партия не имеет больше ни сил, ни вожаков, которые были бы в силах продолжить борьбу. В течение ближайшего года, как я полагаю, мирный трактат будет подписан. Что же произойдет после того, как на бумаге просохнут чернила, а на оружейные склады навесят замки? Судьбу Империи станут определять два человека. Кайзер и его кузен, курфюрст Максимилиан Баварский.

Фон Хацфельд остановился возле куста с кремово-белыми розами, аккуратно переломил стебель у одного из цветков.

— Австрия и Бавария всегда были очень крепко связаны друг с другом, — произнес он, разглядывая цветок. — Родственные связи Габсбургов и Виттельсбахов[58]настолько тесны, что граничат с кровосмешением. Мне рассказывали, что каждый раз, когда в Ватикан поступает просьба о согласии на брак между отпрысками Австрийского и Баварского домов, понтифик тяжело вздыхает и скорбно закрывает рукою глаза. Вспомните: сто сорок лет назад герцог Баварии, Альбрехт Четвертый, женился на Кунигунде Австрийской, дочери кайзера Фридриха Третьего. Шестьдесят лет спустя двоюродная правнучка Кунигунды, Анна Австрийская, вышла замуж за внука этой же самой Кунигунды, Альбрехта Виттельсбаха. Вот вам первый, хотя еще и не слишком родственный брачный союз. Что дальше? Старшая дочь Анны и Альбрехта, принцесса Мария, становится женой эрцгерцога Карла Габсбурга, своего дяди по матери. По благословению небес, у супругов рождается наследник, которому суждено было взойти на императорский трон под именем Фердинанда Второго и стать нашим многочтимым и мудрым кайзером. Кого же Фердинанд избирает себе в законные жены? Сестру Максимилиана Баварского, собственную кузину! Согласитесь: кровь Виттельсбахов и Габсбургов за последние сто лет перемешалась настолько, что их фамилии впору писать через черточку.

В саду было тихо. Телохранители канцлера — трое молодых дворян в коротких плащах — ожидали своего патрона у входа. Монах в черной рясе бенедиктинца сметал с гравиевой дорожки опавшие кленовые листья.

— Подведем итог, — продолжал между тем каноник. — Империю ждет укрепление центральной власти. При этом кайзеру необходимо будет не только преодолевать сопротивление имперских сословий, но и учитывать интересы Баварии. Что из этого следует? Предстоит очень сложная и кропотливая дипломатическая работа, для которой потребуются ваши таланты, мой друг.

Хаану вдруг пришло в голову, что Франц фон Хацфельд чем-то похож на уличного кота: плавные, уверенные движения, хищный проблеск во взгляде. Воображение легко дорисовывало недостающее: серую шерсть, острые треугольные уши, когти, в любой момент готовые вонзиться в грудь зазевавшегося жирного голубя.

— Послушайте, — изящно склонив голову набок, продолжал фон Хацфельд. — Я говорю абсолютно серьезно. Мы все можем жить в спокойствии и достатке, несмотря на то, что вокруг бушует пламя войны. И это ваша заслуга, господин Хаан. Бамберг — богатое епископство: виноторговля, торговля скотом и зерном, судоходство по Майну. За последние несколько лет многие богатые семьи перевезли сюда свои капиталы. Прибавьте к этому еще и владения епископства в Каринтии[59]: Виллах, Фельдкирхен, Вольфсберг, Тарвизио, через которые идет торговля с венецианцами. Бамберг — золотой кошель, на который многие разевают алчные рты. Благодаря вам этот кошель находится в безопасности. Вы подписали договор, согласно которому ни армии Лиги, ни армии кайзера не могут проходить через земли епископства. Для человека несведущего это покажется мелочью. Но я-то знаю, что случается, когда через твои владения проходит голодная, озлобленная, разноязыкая армия. Один такой маневр — и попрощайся с половиной годового дохода. Второй — забивай досками пустые амбары, протягивай руку за подаянием. Третий — укладывайся в гроб, крепче закрывай крышку. Вы избавили Бамберг от всех этих бедствий. Более того, вы стали одним из тех, кто творит имперскую политику. Если одна из враждующих сторон хочет забросить мостик для начала переговоров — в качестве посредника выбирают вас. У вас есть связи в Нюрнберге, Швайнфурте и во всех остальных городах Франконского округа[60]. К вашему голосу прислушиваются в Магдебурге и Кёльне. Вы получаете корреспонденцию из Берлина, Аугсбурга и Дрездена.