История евреев от древнейших времен до настоящего. Том 10 - Генрих Грец

и разделять их судьбу; так как они стоят вне церкви и не обращаются насильственно в христианство, то понятия ересь и неверие, эти ужасающие и гибельные слова средневековья, вовсе не применимы к ним. Если первый пункт отвел от евреев руку светского произвола, то второй пункт предоставил им, до известной степени, убежище, до которого длиннорукая в то время духовная власть не могла добраться. В своей досаде на бесстыдство Пфеферкорна сам Рейхлин не измерил всей важности своих суждений: они, до известной степени, вырвались у него невольно; однако враги его не преминули превратить их в оружие против него же.

Польза, принесенная его суждением» евреям, особенно выясняется из приговора, произнесенного приглашенными на совет факультетами, которым Талмуд естественно казался книгой за семью печатями. Кельнские доминиканцы, все в совокупности и каждый отдельно, теологический факультет, инквизитор Гохстратен и поседелый выкрест, Виктор из Карбена, все, говорившие как бы из одной прописи, вовсе не вдавались в доказательства о том, что в Талмуде имеется что-либо вредное и враждебное христианству: они делали это предпосылкой и быстро закончили совещание, решив отобрать у евреев и сжечь талмудические сочинения, а с ними и все прочия, которые написаны в том же духе. Они пошли еще дальше, и Гохстратен, в особенности, смело высказался: евреи должны быть преданы суду; следует поручить сведущим людям выбрать из Талмуда и других еврейских сочинений еретические места (т.е. такие выражения, которые не соответствуют Писанию, противоречат ему или уничтожают его) и сгруппировать их; затем евреи подвергнутся допросу, признают ли они вред сочинений, которые учат подобным вещам, или нет; если они признают вред, то они ничего не могут иметь против того, что поносительные и еретические произведения будут преданы сожжению; если же они станут упорно утверждать, что места эти составляют часть их религии, то император должен передать их для наказания инквизиции, как открытых еретиков. Приятная перспектива для евреев и многообещающий барыш для корыстолюбивых доминиканцев в Кельне! Тогда Пфеферкорн или Виктор из Карбена получили бы поручение выбрать из Талмуда места, отзывающиеся не очень лестно о первоначальном христианстве или не гармонирующие с Библией. Затем Гохстратен уселся бы в судейском кресле в качестве инквизитора, позвал бы в судилище рейнских евреев, допросил бы их, объявил бы их, конечно, за упорство достойными наказания, как еретиков, и повел» бы их на костер» или, по крайней мере, повыжал бы из них денег. Эта выдумка делает честь её остроумному изобретателю. Майнцский факультет произнес такое же суждение, но пошел еще дальше: не только все талмудические и раввинские книги полны заблуждениями и ересью (как это утверждают ученые, ибо мужи факультета сами не читали их), но и библейские писания, благодаря им, испорчены и искажены, в особенности в пунктах, касающихся религии; поэтому следует и эти последние отобрать у евреев, исследовать и, если ожидание оправдается, сжечь. Это было очень хитро придумано: еврейский текст не совпадает с текстом применяющейся в церкви латинской вульгаты, написанной кропателями. Ограниченные отцы церкви вечно жаловались на то, что евреи подменили многие места в Библии и выбросили из неё все, что свидетельствует о Иисусе. Разве это неудачная мысль, свести беспорочную мать с выродившейся дочерью и доказать первой, что до тех пор, пока она не разделит со второй её пороки, ей нет места в жизни? Да, это была недурная доминиканская выдумка, сбросить с плеч долой неудобный еврейский текст, «еврейскую истину», тот самый текст, который гордо покачивал головой, глядя на детские крючкотворства церковных толкований. Торквемада, всемогущий инквизитор в Испании, сжег тысячи еврейских книг и, между ними, Священное Писание, так как по содержанию своему оно не совпадало с вульгатой, а потому представляла ересь. Почему бы Германии не подражать было такому благочестивому и богоугодному деянию? Если бы мнение майнцских и кельнских теологов осуществилось, то книга пламенного Синая, слова пророков, песни псалмов, памятники благодатной эпохи — все это пошло бы в огонь и было бы подменено ублюдком (испорченной латинской вульгатой). Майнцские и кельнские доминиканцы, по-видимому, предчувствовали, что простые слова первоначальной Библии грозят гибелью их бесчинствам. Эрфуртский теологический факультет отвечал в том же смысле. Только Гейдельбергский теологический факультет был настолько благоразумен, что советовал императору собрать комиссию из ученых всех университетов, чтобы сообща решить вопрос, отнестись ли снисходительно к Талмуду или истребить его. Большинство заключений оказалось и в другом отношении одним лишь эхом той ненависти, которую проявил Пфеферкорн: к заключениям прибавлялась просьба к императору о воспрещении евреям заниматься денежными операциями с отдачей в рост. Кельнские и майнцские теологи так тесно связались с Пфеферкорном, что они умоляли императора защитить его от мнимых преследований евреев и рекомендовали его, как превосходного христианина и усердного служителя церкви. К счастью, кельнцы, допустив мошенничество, сами расстроили свой хитро задуманный план.

Рейхлин, изложив свое благоприятное суждение о еврейской литературе, запечатал документ и переслал его через присяжного посла майнцскому курфюрсту-архиепископу, Уриелу. Рейхлин полагал, что документ составляет служебную тайну и потому будет распечатан и прочтен только архиепископом и императором. Но Пфеферкорн, считавший себя близким к осуществлению своей цели, мести евреям, получил документ распечатанным еще раньше, чем он дошел до императора. Каким образом это произошло, осталось неизвестным. Рейхлин прямо называет кельнцев «взламывателями печатей». Пфеферкорн же, который, впрочем, заслуживает мало веры, рассказывает об этом происшествии следующее: курфюрст, в силу своего права, распечатал все присланные суждения и затем передал их ему, Пфеферкорну, как агенту (sollicitator) по назначению императора; о суждении Рейхлина, благоприятном евреям, курфюрст сказал с насмешливой улыбкой, что дело походит на то, как будто за спиною Рейхлина стоял еврей и диктовал ему; когда он, Пфеферкорн, хотел достать документ Рейхлина из канцелярии, он нашел его валяющимся на письменной конторке, причем писарь издевался над «суждением»; затем, когда Пфеферкорн представил императору все присланные советы относительно Талмуда, император, слишком занятый, чтобы лично составить приговор, поручил профессору теологии, Иерониму Балдунгу, юристу Ангелусу Фрейбургскому и императорскому духовнику, приору картезианского монастыря, Георгу Рейшу, представить ему предложения о том, как следует поступить с еврейскими книгами. Лица эти, по зрелом обсуждении, советовали императору оставить евреям всю Библию целиком, остальные же книги отобрать при посредстве епископов и помощи светской власти, затем составить список отобранным сочинениям выделить из них те, которые трактуют о философии, медицине и поэзии, и вернуть их по принадлежности; талмудические же и раввинские книги и, вообще, все те, которые содержат извращенные толкования Священного Писания и являются поэтому еретическими и богохульными произведениями, раздать частями в библиотеки в назидание христианам и в свидетельство об