Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

Когда священники покинули помещение, началось самое интересное – вторая часть прерванного под утро чрезвычайного заседания Верховного Тайного Совета. Предстояло утвердить кондиции и посредством выбора из двух форм правления наилучшей назвать имя предводителя. В. В. Степанов приготовился зачитать судьбоносные восемь пунктов, В. Л. Долгоруков – заинтриговать коллег сочиненной наскоро системой избрания исполнительного органа власти. Д. М. Голицын на совещание пришел тоже не с пустыми руками. По-видимому, от него и исходила инициатива, которую никто бы не посмел отвергнуть: «по силе… кондицей» (где число министров определено в восемь человек) придать двум уважаемым фельдмаршалам – М. М. Голицыну и В. В. Долгорукову – статус полноправных членов Верховного Тайного Совета.

Неизвестно, понимал ли в те драматические мгновения Василий Лукич Долгоруков, что кооптация двух родовитых военных в состав правительства грозит ему западней. Однако в любом случае он вряд ли возражал. Это бы выглядело не очень хорошо для претендента на лидерство. Итак, М. М. Голицын стал шестым, В. В. Долгоруков – седьмым главным российским министром. С того момента в прениях участвовали пять верховников (Д. М. Голицын, В. Л. Долгоруков, Г. И. Головкин, М. М. Голицын, В. В. Долгоруков) с правом решающего и два (М. В. Долгоруков и И. Ю. Трубецкой) с правом совещательного голоса. А. И. Остерман и А. Г. Долгоруков в Мастерскую палату не приехали. Дела вынудили обоих задержаться в Лефортовском дворце.

Нетрудно заметить, что после увеличения числа советников господствующее положение в управлявшей страной коллегии сразу же завоевал Д. М. Голицын. Если до того Г. И. Головкин, помятуя о дуэте В. Л. и А. Г. Долгоруковых, не отважился бы потакать честолюбивому князю, то в новой обстановке канцлер сориентировался быстро. Как только он уразумел настроение центральной фигуры – В. В. Долгорукова – Василий Лукич в ту же секунду очутился в абсолютном меньшинстве. Четверо против одного. О таком преимуществе Голицын, скорее всего, и не мечтал. Но оно появилось, и Дмитрий Михайлович незамедлительно воспользовался им. Министры проголосовали и назначили В. Л. Долгорукова главой делегации, отправлявшейся в Митаву, чтобы известить герцогиню Курляндскую об избрании ее царицей, поднести ей на подпись кондиции и сопроводить августейшую особу до Москвы. Конкурент с почетом выпроваживался из столицы недели на три, дабы не препятствовал укреплению позиций Голицына. Что касается «Способов» и свежеиспеченного приложения к ним, то о них более не вспоминали, отослав в архив. А кондиции с поправками обоих соперников пять сановников апробировали и отдали черновик Степанову, который с подчиненными оформил документ, как должно.

Потом министры пообщались с малороссийским гетманом Даниилом Павловичем Апостолом, царевичем Грузинским Бакаром Вахтанговичем, приказали бригадиру Федору Полибину расставить караулы на московских дорогах и без паспортов с печатью Верховного Совета никого из города не выпускать. Исчерпав повестку дня, верховники разъехались по домам. Степанов потратил полсуток на канцелярскую работу, визиты к членам Совета за подписями, выправку паспортов и подорожных для делегации. Около восьми часов пополудни тайный советник примчался к Василию Лукичу и вручил ему все необходимое для поездки. Долгоруков, покорившийся воле большинства, в тот же вечер в компании капитан-командора Михаила Михайловича Голицына-младшего (генерал-адмирала и президента Адмиралтейской коллегии при Елизавете Петровне), а также генерал-майора Михаила Ивановича Леонтьева отправился из Москвы к рижскому кордону.

Дуэль двух сиятельных министров за первенство в правительстве, длившаяся менее двадцати часов, завершилась. Никто, кроме десятка посвященных лиц, о ней не ведал и не узнал. Москвичи даже не подозревали о политических страстях, бушевавших за закрытыми дверями Лефортовского дворца и Мастерской палаты. Между тем четыре человека втайне решили судьбу страны, не спрашивая мнения тех, от имени которых фактически выступали.

Неважно, по каким мотивам, но они побоялись вынести на суд общества проблему первостепенного значения: лишать Романовых всех их полномочий или нет; а если да, то что предпочесть – коллегиальную или единоличную диктатуру или разделение властей. В подобных обстоятельствах уклоняться от диалога с подданными – сродни игре в рулетку. Политическая апатия соотечественников гарантирует успех любой комбинации. Однако малейшая активность сограждан способна перечеркнуть все усилия. Особенно когда позиции верхов и низов не совпадают…

Д. М. Голицын 19 января чересчур увлекся борьбой за лидерство. Князь, очевидно, не задумывался над тем, с чем после победы столкнется 20 января. А 20 января перед Дмитрием Михайловичем встала непростая дилемма: объявлять народу о пунктах или не объявлять? Из первого вопроса неизбежно вытекал второй: а как люди отреагируют на это? Одобрят, возразят или начнут выдвигать другие, встречные предложения? И понял вдруг князь главное: не справиться ему со стихией, которая может захлестнуть столицу после официального оглашения кондиций. Увы, не обладал он талантами публичного политика, в отличие от В. Л. Долгорукова. Следовательно, обращение за поддержкой к шляхетству в конечном итоге сулило триумф не Голицыну, а поверженному накануне конкуренту. Тот по возвращении из Митавы окунулся бы в знакомую по Швеции и Польше атмосферу споров и дискуссий, оповестил бы всех о своей демократической программе и, естественно, будучи членом Совета, превратился бы в центр притяжения сторонников реформы государственного устройства на основе принципа разделения властей. Тогда Дмитрию Михайловичу с его авторитарными замашками пришлось бы уйти, с чем честолюбивый князь согласиться никак не мог.

Ни 20, ни 21, ни 22 января, ни в другие дни Верховный Совет не проронил ни слова о посланных в Курляндию восьми статьях. Поколебавшись, Голицын пожелал опереться не на общество, а на Анну Иоанновну, которая якобы сама захотела даровать империи конституцию. В результате инициатор политической реформы поставил себя в полную зависимость от милости императрицы. Странное поведение лидера, чего-то выжидающего и теряющего время, уповая на пассивность Анны, обеспокоило В. В. Долгорукова. Фельдмаршал призывал соратников, не мешкая, обнародовать заветные пункты, ибо по прибытии во Всесвятское царицу обязательно предупредят о лукавстве верховников, внушающих монарху одно (кондиции, мол, воля нации), а обществу другое (кондиции по доброте душевной жалует дворянству государыня). И сомнительно, что Анна Иоанновна, обнаружив обман, станет потакать обманщикам…

Голицыны к уговорам В. В. Долгорукова не прислушались. Не учли братья и мнение А. Г. Долгорукова, в общем-то, солидарного с родственником. Глава правительства проигнорировал рекомендации коллег, ибо надеялся с помощью одного маневра вырваться из ловушки, в которую по неосторожности угодил. Князю требовалось письмо курляндской затворницы с одобрением кондиций, дабы очертить им рамки всенародного обсуждения наилучшей формы правления. Ввиду отказа императрицы от власти вести речь о конституционной или абсолютной наследственной монархии не имело смысла. Значит, оценивать надо было выгоды республики в различных ее вариантах. За неделю-полторы (до приезда В. Л. Долгорукова) Дмитрий Михайлович думал выяснить общественные взгляды, подогнать наиболее близкие его точке зрения под собственные намерения, и затем, сославшись на проекты, внесенные дворянством в Совет, убедить Анну Иоанновну в том, что кондиции – чаяния масс, а не «затейка» узкой группы властолюбивых министров. В своих расчетах Голицын-политик не учел одного – истинные настроения этих самых масс, которые, к сожалению или к счастью, не совпадали с планами его сиятельства.