Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Андрей Буровский

Так же как без переводчика могут понимать друг друга ярко выраженные монголоиды — якуты и такие же ярко выраженные европеоиды — турки.

Авторы приписывают профессиональным историкам, научному миру желание видеть Тамерлана непременно ярким монголоидом [43. С. 207]. Но это лишь один из многих случаев, когда они приписывают научному миру совсем не то, что на самом деле готовы отстаивать ученые.

Кстати, при обсуждении европеоидности Тамерлана авторы вступают в дикое противоречие с самими собой — только что, буквально несколькими страницами выше, у них слово «монгол» означало «великий» — так сказать, самоназвание для верхушки высосанной из пальца империи. Теперь же оказывается, что монгол «должен иметь» строго монголоидную внешность… Где логика!! Где следование своей собственной выдумке?!

Еще раз повторюсь: авторы или совершенно не владеют предметом, даже в пределах выпускника средней школы, или сознательно врут, цинично обманывая невежественных… (опускаю эпитет).

У читателя может сложиться впечатление, что я сознательно вырвал самые нелепые, самые абсурдные утверждения авторов, невероятно преувеличил и раздул, а остальная часть книги выглядит несравненно приличнее. Но это не так. В том-то и дело, что я привожу вполне типичные примеры. Каждый может набрать свою пригоршню ничем не подтвержденного бреда… я хотел сказать, «гипотез»… Я выбрал только то, что мне показалось чуть-чуть интереснее остального. По личному вкусу.

Не стану притворяться, будто мне так уж непонятна причина появления творений Носовского и Фоменко. Все духовные, все интеллектуальные революции сопровождались гротескными, нелепыми тенями. Ибо всякое новое знание позволяет двигаться и вверх, и вниз. Культурный взлет Рима в I веке по Р.Х. породил не только Цезаря, Августа и Мецената, но и торговца рыбой, пытающегося прослыть философом и меценатом.

Культ разума, создание в Англии Королевского научного общества сопровождались появлением Ньютона и Левенгука, а заодно — паркетного шаркуна, смешного напудренного развратника, почувствовавшего себя свободным «от пут придуманной попами морали».

Интеллектуальная революция рубежа XIX и XX веков привела в мир станционного телеграфиста, разыгрывающего «сверхчеловека» перед уездными барышнями.

Мы живем в эпоху научной и культурной революций. На глазах меняется представление о границах возможного и невозможного, мыслимого и немыслимого. Изменяется картина мира в целом. Казавшиеся бесспорными истины ставятся под сомнение. Раскопки Т. Хейердала, В. Массона, Дж. Мелларта, Н. Дженкинс, А. В. Арциховского изменяют наше отношение к прошлому.

На этом фоне мелькают свои гротескные тени. Те, кто встает на цыпочки, пытаясь пристроиться к рядам деятелей интеллектуальной революции. Люди, из всего кипения научной жизни усвоившие одно — что «никто ничего не знает», что «каждый имеет право думать, как он хочет» и что путь к успеху — врать как можно более лихо. Но у поклонников Блаватской есть хотя бы свой священный авторитет — сама Блаватская. Авторы книги вынуждены быть сами себе таким авторитетом.

Любимый аргумент воинствующего невежества — что научный мир «не может» с ним спорить. В определенной степени — и впрямь «не может». Попробуйте вести полемику с психом, всерьез утверждающим, что Земля плоская. Или что насекомые и мыши могут сами собой самозарождаться из грязи и пыли. Или что «вся история человечества была историей борьбы классов». Тут главная трудность будет не в том, чтобы понять неверность и даже бредовость слов «оппонента».

Проблема в том, чтобы хоть как-то соотнести произносимое «оппонентом» и известное специалистам. Чтобы найти ту плоскость, в которой вы вообще можете о чем-то говорить и хоть как-то понимать друг друга.

Перлы Носовского и Фоменко невероятно трудно рецензировать, и не потому, что их аргументация серьезна, а приводимые «доказательства» неопровержимы. Дело в другом…

Во-первых, спор предполагает хотя бы сравнимые весовые категории. Владение хотя бы некоторыми общими знаниями. Спор профессора со студентом возможен все-таки в основном в учебных целях. А тут такая бездна невежества, что и с семиклассником сравнить непросто.

А как прикажете хоть что-то объяснять человеку, не владеющему самым элементарным материалом?! Ты ему скажешь: «На Ярославовом дворище было найдено…» А он выпучит глаза: «Так ведь Ярославова дворища не существует!»

Во-вторых, ученые, как правило, люди занятые. Тратить время на споры с фоменками и носовскими им попросту неинтересно. И я не стал бы тратить время, не будь нужды написать эту книгу.

Но я прекрасно понимаю, что должно делаться в голове у неспециалиста. Мы ведь — увы! — живем в мире специализации, и пока что специализация только растет. Все мы становимся специалистами все более «глубокими» — то есть знающими все больше все о меньшем.

Однажды я принес книгу Носовского и Фоменко в один академический институт. …Нет, это надо было видеть! Сотрудники института, профессиональные историки, буквально заходились, прямо-таки кисли от смеха.

— Ну, удружил! — радостно вопили историки, стирая со щек слезы восторга. Лютые враги объединялись против общего противника. Примирялись поссорившиеся друзья и любовники. Профессор Н., двадцать лет не разговаривавший с академиком М. после выступления академика М. на ученом совете, почти улыбнулся ему после особенно ядовитой шутки в адрес Фоменко.

А самое смешное в этом то, что книга свободно продавалась на книжном лотке в квартале от здания института. И никто ее не только не отрецензировал: до моего появления с книгой никто ее даже не взял в руки. На мою же просьбу дать профессиональное заключение по книге народ ответил вполне откровенно:

— Старик, на ерунду времени нет.

И это очень напоминает мне историю времен полузабытого пионерского детства.

Лет 35 назад некий пионер Коля написал в редакцию журнала «Костер», что научился очень хорошо играть в шахматы и всех в классе обыгрывает, только вот конем пока ходить не научился. А теперь он хочет найти какого-нибудь гроссмейстера, чтобы его победить. Редакция пообещала Коле найти ему соответствующего гроссмейстера — не умеющего ходить конем. Пусть побеждает…

Возникает желание, чтобы Фоменко с Носовским рецензировали профессора, считающие Тамерлана негром и ничего не слыхавшие о всемирно знаменитых открытиях, составивших эпоху в археологии Новгорода.

Итак, позиция специалистов более-менее понятна: не связываться с неучами. Позиция логичная, нет слов!

Но такая позиция коллег мне представляется не очень корректной по отношению к огромному числу неспециалистов. В конце концов, человек не виноват в том, что он — не менее узкий специалист, чем историк, но совершенно в другой области. А знать историю своего народа (и не только своего) — хочется.

Человек искренне хочет побольше узнать об истории… Берет новую для него книгу, и… Кого убеждает аргументация (человек же не знает, что она полуграмотная), кого привлекает сам факт смелого, на грани безумия, отторжения всего привычного и, казалось бы, устоявшегося. А кроме всего прочего, заползает в голову мысль: если уж люди так уверены в себе, так смелы, то, наверное, у них есть для этого причины?!