"Злой дворник". Чистая правда о грязной работе - Евгений Гончаров

Этот торговый район считается русским, хотя славян здесь меньше, чем азербайджанцев. Также присутствуют казахи, буряты и якуты. И евреи – куда без них. Язык международного общения – русский. Даже заносчивым прибалтам, когда их сюда заносит, приходится переходить на язык «оккупантов». Стало быть, для китайцев все мы – русские. Сидишь в таком окружении, и порой возникает ощущение, что вновь оказался в СССР.

После третьей стопки «Московской» уже не кажется столь вульгарным эротический танец юной крашеной блондиночки. Знали бы ее мама и папа, чем их дочь зарабатывает в Пекине хлеб насущный…

Труппа артистов китайского цирка показывает традиционный репертуар. Малышка лет пяти демонстрирует чудеса гибкости своего гутаперчевого тельца. Девушки вертят на длинных тросточках фарфоровые блюдца. Танцор в халате с широкими рукавами неуловимыми движениями меняет на лице разноцветные маски.

Но всех их затмевает своими незаурядными способностями щуплый и невзрачный на вид китаец лет сорока. Запрокинув голову, вытянувшись в струнку, он заглатывает более чем полуметровый клинок. Потом он вбивает себе в ноздри по огромному десятисантиметровому гвоздю, по самые шляпки. И все по-честному без обмана!

Когда этот уникум начинает показывать очередной номер, его вдруг прерывают из зала громкими криками и свистом. Так наиболее бдительные зрители напоминают всем остальным, что через несколько секунд наступит Новый год. Публика начинает поспешно откупоривать шампанское, пенистое вино проливается на салат из креветок и утку по-пекински, на дорогие костюмы и вечерние платья.

Стрелки настенных часов сходятся на цифре 12, из динамика раздается запись боя кремлевских курантов.

«Ура-а-а! С Новым годом!»

Новогодняя сказка с китайским акцентом закончилась.

Тип с таким прозвищем много лет обретался в Пекине на русскоязычной торговой улице Ябаолу. Возраста он был неопределенного, от тридцати до пятидесяти, роста среднего. Не имел он и каких-либо особых примет, до которых так охочи менты всех стран. Так что мне очень сложно описать внешность Мани, а свою фотографию на память он мне почему-то так и не подарил.

Полиция мною упомянута не всуе, поскольку Маня занимался противозаконной деятельностью – был сутенером. Впрочем, в злачных местах Ябаолу о Маниной профессии говорили просто: «Он возит девочек на юг». И все понимали, что девочки – это русскоязычные проститутки, застрявшие в Пекине без работы, а юг – это город Гуанчжоу.

Дела у Мани шли хорошо. «Ночные бабочки», слетавшиеся на красные фонари Ябаолу со всего постсоветского пространства, по прибытии видели, что конкуренция здесь очень жесткая. И те из них, которые постарше, стало быть, менее востребованы клиентами, легко соглашались на южные гастроли.

Несмотря на свой бабский псевдоним, Маня не был «голубым». По-своему он был порядочным сутенером – проституток не обманывал в их доле и, что самое главное в этой сфере услуг, не бросал их на произвол судьбы в случае каких-либо форсмажорных обстоятельств.

В Манином говоре присутствовали выражения типа «слушай сюда», «шоб я так жил» и другие одесские перлы, заграничный паспорт у него был украинский. Но кой у кого было подозрение, что, как и многие хохлы, Маня просто косит под одессита. Чтобы проверить его «на вшивость», нашли в Интернете туристическую карту Одессы и подготовили ему несколько каверзных вопросов.

В его присутствии, как бы невзначай, было сказано:

– Стоим мы как-то на перекрестке Большой и Малой Арнаутских…

На что Маня возразил:

– Ты что-то попутал. Эти улицы идут параллельно и нигде не пересекаются.

И еще:

– Сошли мы с парохода, и с морского вокзала – на «Привоз». Там два шага всего пройти.

И снова Маня поправил рассказчика:

– «Привоз» находится возле железнодорожного вокзала. Вы, наверно, с поезда сошли.

В общем, экзамен на одессита Маня выдержал на отлично.

Работа сутенера в Китае чревата неприятными последствиями. Настал момент, когда и Маня со своими девочками попал в облаву. Потом были суд, месяц тюрьмы и депортация из КНР с черным штампом в паспорте.

Через какое-то время Маня возвратился на Ябаолу, но уже не с украинским, а с российским заграничным паспортом.

Из-за частых стрессов, должно быть, Маню постоянно мучила изжога, для чего у него всегда был при себе стеклянный флакончик с содой, которую он то и дело добавлял в воду и пил, чтобы унять утробный жар. Вообще Поднебесная – не лучшее место проживания для язвенников, китайская кухня изобилует острыми и жгучими блюдами, а большой выбор и дешевизна крепких напитков, как китайских водок, так и европейских коньяков и виски, вводит в искушение.

Язва желудка – коварная болезнь, и, если нервничать и не соблюдать диеты, может закончиться весьма плачевно. Так случилось, в конце концов, и с Маней – очередной приступ язвенной болезни закончился прободением желудка. Нужна была срочная дорогостоящая операция, но Маня, на свою беду, в тот вечер оказался не при деньгах, потому и помер. Банальный случай.

Приятели Мани с Ябаолу попытались устроить его посмертные дела. Нашли как-то через посольства России и Украины взрослую дочь Мани, жившую в Норильске. Для той он был чисто биологическим отцом, и потому она не захотела не только разоряться на вывоз его останков из Китая, но даже приехать в Пекин на похороны. И Маню кремировали как невостребованного покойника.

От Мани осталась лишь кучка пепла, но какая-то часть его организма в виде дыма вылетела через трубу крематория в атмосферу. От бренного тела освободилась бессмертная душа. И если душа – не выдумка попов, то неприкаянный дух Мани наверняка с той поры так и носится в небе над Пекином. Вряд ли душа нашего героя стремится к многочисленным паркам и озерам Северной столицы, тем более, к пекинским театрам и музеям, ее тянет туда, где Маня любил бывать при жизни. На улицу Ябаолу – поближе к ночным клубам и гостиницам-барделям.

Вот и сейчас, когда я пишу эти строки в блокноте, сидя за столиком в яболушном ресторане «Слон», чувствую затылком, как кто-то незримый заглядывает мне через плечо, чтобы посмотреть, что я тут написал.

По Ябаолу со скоростью звука распространяется новость: в продуктовой лавке возле башни Вань Бан по божеской цене продают свежую семгу. Дзинь (500 г) – 25 юаней. Дома, в России, этот деликатес мне не по карману, а здесь – вполне. Значит, надо брать. Такого же мнения и другие братья-славяне.

Не только братья, но и сестры. Впереди меня стоит хохлушка. Девушка очень болтлива, и все стоящие в очереди уже знают, что она неделю назад прилетела из Киева за товаром, а сегодня вечером возвращается домой. Заодно хохлушка отрывается по полной программе, это видно по ее припухшему лицу и по зеленым отпечаткам от хвои на белой блузке-вышиванке. Ну, зачем же надо было прошлым вечером ложиться на спину на газоне в соседнем парке Житань? Для этого есть кровать в одноименной гостинице.