Нечаянный богатырь - Дарья Кожевникова

Я не сразу его смог увидеть, потому что смотрел совсем не туда. Мне-то было доступно лишь в небо, а он нависал надо мной со стороны макушки, куда я, пока был еще жив, при всем желании не мог глаза закатить. Но он сообразил, в чем моя проблема, и не поленился, обошел меня, легко ломая кусты и по пути обсыпая какой-то трухой. Встал у меня в ногах, в поле моего зрения, чтобы я смог его опознать. Я опознал! И сразу скажу, что после внесения ясности в дело облегчения точно не испытал! Потому что передо мной стоял не монстр – хуже! Перед мной стояла бабкина блудливая изба, ухмыляясь мне в лицо всеми ступенями своего крыльца и распахнутой входной дверью. Признаюсь честно, такой издевательской рожи, с ехидно поблескивающими окошками, я за всю свою жизнь не видел! Сразу всплыли в памяти все те пендели и нецензурные выражения, которыми я много раз награждал своенравное жилище. И та взбучка пришла на ум, которую совсем недавно бабка избе из-за меня устроила. После чего я не то чтобы понял, а уже всей нижней частью своего тела ощутил, что сейчас мне придется за все за это держать ответ. И что ни бабка мне не поможет, которая сейчас далеко, у меня дома, да как бы еще и сама не оказалась втянута в неприятности. И ни Васька, которого в избе тоже нет, иначе бы уже выбежал на крыльцо, уж не говоря о том, что не оставил бы дверь нараспашку. Оставалось лишь гадать, куда этот любвеобильный паршивец мог свинтить, бросив избушку без присмотра в самый неподходящий момент. И как сама избушка ухитрилась меня отыскать: случайно ли наткнулась, или по какому-то роковому стечению обстоятельств? Я малодушно закрыл глаза, мечтая поскорее умереть от яда, пока изба за меня не взялась. Не получилось. Пришлось снова уставиться на курьеногую мстительницу, покачивающуюся надо мной, так что все ее венцы печально поскрипывали в такт этим движениям. И входная дверь тоже скрипела на редкость плаксиво. А в довершение ко всему я услышал, как тоскливо завывает вечерний ветер в печной трубе. От всех этих звуков мне стало настолько паршиво, что хотелось уже попросить избушку, чтобы она не затягивала со своей местью, раз уж взялась исполнять похоронный марш. Но она, похоже, и сама уже решила, что пора действовать. Балансируя на одной своей ножке, вторую протянула ко мне. В свете звезд я отчетливо увидел нависшие надо мной куриные пальчики запредельного размера, снабженные изогнутыми острейшими когтями самого что ни на есть зловещего вида, по которым еще и блики проскальзывали словно сами собой. Изба щелкнула пару раз этими когтями у меня перед носом, высекая при этом тусклые желтые искры. Потом попыталась оценить произведенный эффект. Однако ни вскочить, ни удрать я не мог. Мог только умирающим голосом послать избу напоследок, что я и сделал, описав ей маршрут коротко, но выразительно. Она аж скрипнула от такого, в два раза громче прежнего! А потом сомкнула на мне свои пальчики и оторвала от земли. Взмывая ввысь, я ожидал, что она меня сейчас либо зашвырнет куда подальше, либо шмякнет о землю, чтобы уже обеими лапами исполнить на мне танец мести. Но вместо этого она всунула меня в свою горницу, еще и пальчиком подпихнув, чтоб не вывалился, а потом, как могла, притворила за мной входную дверь. Я аж слегка ожил от неожиданности! Подтянул к себе руки-ноги, которые по-прежнему норовил сковать зловещий могильный холод. Потом голову повернул, осматриваясь. Увидел треснувшую скамейку и следы кошачьих когтей на полу, которые бороздили доски тем глубже, чем ближе к дверям, как будто полосатого бабкиного любимчика за хвост кто из избушки тянул. Подтверждая это впечатление, на глаза мне попались несколько клочков очень знакомой шерсти. Ох, не к добру! Оставалась надежда, что к Ваське, к неисправимому бабнику, весьма несвоевременно наведались несколько семейных котов, чтобы провести с ним воспитательную беседу. Но другое, более тягостное предчувствие, давало мне знать, чтобы я не питал напрасных надежд. Что Ваську, скорее всего, вытащил наружу кто-то из замешанных в этой истории с похищениями, в которую все мы по уши влипли. И что избу, спешащую к Яге, в наш поселок попросту не впустили! Либо выгнали, либо, наоборот, пытались захватить, а она успела удрать, кое-как отбившись. После чего и пошла, неприкаянная, бродить сама по себе, пока на меня не наткнулась. И не начала, зараза такая, запугивать меня своим нарочито тяжелым топотом, потому что в обычной жизни обладала практически неслышной походкой.

Тут избушка весьма ощутимо встряхнулась, нарушая ход моих мыслей. Обычно она ходила не только тихо, но и плавно, практически незаметно для тех, кто находился внутри нее, а такие вот пируэты проделывала, когда хотела нам с Ягой в очередной раз досадить. Когда чем-то вызвавшая ее недовольство бабка, например, тесто месила или пасьянс раскладывала. Последствия бывали весьма фееричны! Но сегодня я не видел причин для избушкиных плясок: с чего бы ей взбрыкивать, раз уж она сама меня приютила? Разве что снаружи происходило что-то неординарное! И точно! Мне удалось перевести глаза на бабкино зеркало, висящее над комодом. Большое, в ажурной рамке, оно могло использоваться и по своему прямому назначению, но вот во время движения избы выполняло, как правило, функции зеркала заднего вида, какие в машинах имеются. И в данный момент там было, на что посмотреть! Судя по обилию светящихся во тьме факелов, на нас с избушкой целая толпа сейчас перла, не меньше десятка весьма активных и решительно настроенных граждан. Мне оставалось лишь застонать при виде такой картины: нет ничего хуже, чем осознавать собственное бессилие в подобный критический момент! Когда не то что обороняться, а даже с пола подняться не можешь! Я честно попытался, но понял лишь, что уже не чувствую своих заледеневших конечностей. И что сковавший их противоестественный холод острыми осколками теперь пытается проникнуть мне в грудь. Интересно, успеют ли меня живого схватить? Впрочем, если да, то спасать все равно не бросятся. Глядя в зеркало, на приближающуюся разгневанную толпу, я в этом был теперь уверен. Такие, скорее, наоборот, добьют подручными средствами. Но пока с неведомым ядом за мою жизнь продолжали бороться Ягусины амулеты, даже светились слегка в темноте. Тут мне пришло на ум, что избушка, глупая курица, тоже могла бы кое-что предпринять, и не только для моего, но и для своего собственного спасения, ведь неизвестно еще, по чью именно душу сюда эта толпа подкатывала в первую очередь. Факела были все ближе и ближе, а изба все стояла на месте, даже не пытаясь удрать, что я бы порекомендовал ей сделать, если бы мог выйти и с ней пообщаться – изнутри это делать было бесполезно, она отсюда не слышала. Глядя на ее невозмутимую неподвижность, я уже начал склоняться к мысли, что эта голенастая сараюха вообще разучилась пускаться в забег без предварительного пинка. Но когда до толпы осталось в буквальном смысле рукой подать, изба ожила! Пол подо мной мелко затрясся, когда огромные курьи лапы поочередно зачиркали по земле, быстро и практически непрерывно поднимая в воздух самую настоящую шрапнель! Комочки земли, камешки мелкие и не очень, всякие там сухие ветки – все это густым роем и на огромной скорости понеслось в сторону захватчиков, уже предвкушающих, как сейчас ухватят избу за венцы. Несостоявшиеся избовладельцы с дикими матюгами попадали навзничь, в один миг получив по первое число и, понятное дело, не желая получить еще и по второе. Уже на земле кашляли, отплевывались, а изба продолжала скрести лапками землю да осыпала и осыпала их новыми порциями всего того, что только могла нарыть. Остановилась лишь тогда, когда над лежащими стали образовываться небольшие холмики, которые те уже стряхивать не успевали. И когда кашель несостоявшихся захватчиков стал таким душераздирающим, что даже матюгаться сквозь него стало некогда. Только тогда избушка остановилась, презрительно-брезгливым жестом отряхнула на поверженных врагов свои лапки и тут же пустилась в забег ровной рысью. Плавной, незаметной, так что я мог оценить скорость ее движения лишь по начавшей неуверенно шевелиться толпе, стремительно исчезающей в зеркале заднего вида. И как только я немного успокоился по поводу грозившей нам опасности, так снова впал в тяжелое забытье, еще холодней и черней прежнего.