Продленка - Людмила Матвеева

А маме она скажет: от гамм и нудных упражнений голова болит. В понедельник не болит, а во вторник и пятницу, как на музыку идти, так сразу голова болит. А пианино можно продать, есть такой специальный музыкальный комиссионный магазин, Люда узнавала.

И она, конечно, победит их. И опять будет квартира как квартира. Сервант на своём месте, и книжный шкаф — на своём. А то стоит это пианино, нахально заняло всю стену.

И тут Люда, сидя в своём укромном домике из ящиков, видит: идёт через двор Женя Соловьёва, несёт в руке нотную папку, а другой рукой держится за своего отчима. Он шагает с ней рядом, походка у него неровная, под мышкой он несёт длинную пачку с макаронами — хозяйственный какой. Покачивается на ходу. Может, ему скользко? Может, заболел? Да он просто пьяный. И Женя ведёт его домой.

Люда сидит как раз под их окнами. Они проходят рядом с ящиками и не видят её. Она слышит, как отчим говорит:

— Опять ящиков наставили, белый свет загородили! Если мы живём на первом этаже, значит, мы не люди? Сейчас я эти ящики сокрушу!

Люда замирает, по животу бегут холодные мурашки. Сейчас он повалит её домик, ящики посыплются на Люду. Что будет? Может быть, ей придёт конец. Прощайте, мама и папа. Не ценили вы свою дочь Люду. Теперь только пианино будет напоминать вам о ней.

— Пошли, ну пошли, — мирно, но настойчиво говорит Женя Соловьёва и протаскивает отчима мимо ящиков. — Завтра их уберут, и нечего скандалить. Пошли, пока мамы нет, спать ляжешь.

Люда перевела дух. Трагедии не произошло. Хорошо, конечно. И немного жалко. Так легко решились бы все проблемы. Конечно, лучше, если бы ящики не совсем убили Люду, а только ранили. Они же лёгкие, пластмассовые, эти ящики.

А отчим-то у Женьки — ну и противный! Пьяный, характер свой показывает. А Женя ведёт его под руку, ещё оглядывается — не хочет, чтобы люди видели эту прекрасную картину. Тоже, называется, жизнь. Мама Женькина хороша, нашла себе такое сокровище, а дети должны терпеть. Родители всегда всё решают сами. То пианино купят. То отчима найдут. А дети страдают.

Люда слышит, как хлопнула дверь в квартире на первом этаже. Форточка открыта, она прямо над Людиной головой, всё слышно.

— Чай буду пить! Женя, поставь чайник! Полный! И налей отцу чаю! Покрепче!

— Ложись поскорее и спи, — отвечает Женя, — сейчас придёт мама, она тебе такой чай покажет.

— Пугаешь? Меня? Да я сроду милиции не боюсь. Тем более — женщин! Женщины — тьфу! Чего смотришь? Чего смотришь?

Люда не вытерпела, она поднялась и заглянула в окно. Женя стоит против отчима и смотрит на него смело, глаза у неё большие, а руки Женя скрестила на груди.

И тут отчим ударяет Женю по щеке. Звук пощёчины был такой, что Люда отшатнулась от окна. Женя схватилась за лицо, закрыла его ладонями. Длинные музыкальные пальцы у Жени Соловьёвой.

И как раз в эту минуту через двор пробежала тётя Вера, Женькина мама. Люда смотрит, как она мчится в распахнутом пальто. Откуда же она узнала? Да очень просто — шла с работы, и сразу всё увидела — окно-то не занавешено. Вот тётя Вера ворвалась в комнату.

— Ты? Ударил? Женю? — в каждом слове дрожит отдельный вопрос. — Ты? Да я тебя сейчас! От тебя вообще ничего не останется!

Она тоненькая, бывшая спортсменка, тётя Вера, парикмахер. Она высокая, плечи узкие, вязаная шапочка сбилась набок. Отчим рыхлый и какой-то серый, он пятится от неё, забивается в угол. Подлый, мерзкий тип. Ага! Боится, трус несчастный!

Тётя Вера тычет в него пальцем:

— Вон! И сию минуту! С вещами — вон!

Люда кивает одна в темноте — правильно, так и надо. Тётя Вера просто молодчина. Вон сию минуту и с вещами, чтобы больше не возвращался.

Тётя Вера кидается к шкафу, летят на середину комнаты мужские ботинки, коричневый свитер, рубашки какие-то.

— Собирайся! Убирайся! Женьку ударить!

Он сразу протрезвел. Испуганные глаза моргали, он был похож на побитую собаку.

— Вера! Ты серьёзно? Уходить? Прямо сейчас?

— Нет, шутки шучу! Немедленно!

Красивая тётя Вера, решительная и смелая.

— Прости меня, Вера, — бубнит отчим, — погорячился. Ну прости, и забудем, чего ты?

У тёти Веры появляется в глазах сомнение. Она молчит. Неужели простит? Люда хватается за щёки ладонями. Неужели простит его тётя Вера?

И тут вперёд выступает Женя.

Белые метёлочки качаются у лица. Глаза смотрят прямо. Люда ждёт. Что скажет отчиму Женя? Но Женя ни слова не говорит ему. Она обращается только к тёте Вере:

— Мама, знаешь, не надо его прощать. Сто раз уж прощала. Выгони его, мама.

Тётя Вера растерянно опускается на подоконник. Теперь Люда видит её спину и красиво подстриженные волосы на затылке.

— Ты так считаешь, Женя?

— Да, я так считаю.

Тётя Вера смотрит на Женю и спрашивает Женю, как младшие спрашивают у старших. Как слабые спрашивают у сильных. А нерешительные — у решительных.

— Ты так считаешь, дочка?

— Да, мама, да. Надо быть сильной, мама. И себя уважать.

— Слышал? — Тётя Вера распрямила спину. — Собирай вещи.

— А я больше не буду, — нахально сказал отчим. — Брошу пить, и всё.

Тётя Вера покачала головой:

— Не бросишь. У тебя слабый характер. Ты нас замучил. Уходи.

— У кого слабый? У меня знаешь какой характер! А у тебя, что ли, сильный? — Отчим пихал свитер в чемоданчик, сверху положил ботинки.

— У меня — не знаю, — спокойно ответила тётя Вера. — А вот Женя — сильный человек.

Тётя Вера рывком прижимает к себе Женину голову, только одна светлая метёлочка торчит вверх.

Хлопнула дверь. Через двор плетётся отчим. Он трус, потому и ударил. А сейчас он тащится со своим чемоданом, и нисколько его не жалко.

Тётя Вера закрывает шкаф.

Тут только Люда спохватилась, что занятия в музыкальной школе закончились час или полтора назад. Давно можно было вылезать из-за ящиков и идти домой.

У Майи Башмаковой сегодня был хороший день.

На большой перемене вожатая Марина пришла к ним в класс и похвалила Майю за то, что она принесла кнопки для стенгазеты. Марина сказала при всех:

— Простое дело — кнопки, но Майя не забыла. Обещала и принесла. Мне нравятся такие люди, которые помнят даже о мелочах. Не подводят никого.

Марина очень хорошая.

Она ушла, а Валерка Сиволобов сказал: