Проект "Нужные дети" - Дмитрий Федотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ну, чего расселись? Здесь вам не цирк! Освободите помещение!
Опера зашевелились и подались к выходу – решительность капитана прекрасно знали и сочли за лучшее не спорить.
– Руденко, – окликнул Олег лейтенанта, – пробей-ка этого парнишку по базе, может, что всплывет?
Тот кивнул и исчез за дверью. Ракитин посмотрел сначала на меня, потом на мальчика. Я слез со стола и присел на корточки перед татарчонком.
– Исян мы сыз, улча![6]
Он удивленно уставился на меня, и неуверенная улыбка чуть тронула пухлые губы.
– Исян бул-ырга, абый! Син татар-кеше?
– Ёк. Мин рус. Минем хатын бул-эргэ татар.[7] – Я протянул руку и осторожно погладил мальчишку по спутанным вихрам. – Не бойся, здесь только друзья, – добавил я по-русски. – Скажи, почему ты боишься людей с темными волосами?
– Они плохие… Они все плохие! – неожиданно выкрикнул он и снова сжался в комок, закрыв лицо ладошками.
– Ну, ну, басыл-ырга, улча! – поспешно сказал я. – Мин сине дус![8]
В этот момент в комнату просунулся Руденко.
– Товарищ капитан, я нашел!
– Чего нашел? – не понял Олег.
– Откуда парнишка этот. Из Бакчара он. Ильясов Шамиль Равильевич, одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения. Кстати, находится в розыске по заявлению матери от тридцатого декабря…
– Ладно. Составь там пока справку, – отмахнулся Ракитин. Руденко исчез. – Ну что, Димыч, похоже, парень не наш.
– То есть как? – не сообразил сразу я. – Ты о чем?
– Все о том же. О киднеппинге. – Олег снова закурил. – Тебе ведь тоже эта мысль в голову пришла, когда Иван Савельевич про водку рассказывал?
Я ошалело покрутил головой.
– Представь себе – нет!.. Зато сейчас появилась другая. Дай-ка фотки пропавших ребят?
– Зачем?
– Давай, давай! Проверять – так до конца.
Ракитин недоверчиво покосился на мальчишку, на притихшего, ничего не понимающего бомжа, и вытащил из своего планшета, который ему подарили когда-то вертолетчики из МЧС, конверт с фотографиями похищенных детей.
С замиранием сердца, от смутного предчувствия удачи я разложил фото на столе перед Шамилем и тихо попросил:
– Улча, зинхар, карарга бире. Син кемне-дыр белеем-ырга?[9]
Мальчишка внимательно сначала взглянул мне в глаза, потом вздохнул и принялся разглядывать лица ребятишек. Вдруг он протянул руку и ткнул в две рядом лежавшие фотографии.
– Вот этих… Миша и Витя.
* * *
Я проснулся оттого, что кто-то дышал мне прямо в лицо. Шумно, пофыркивая. Потом горячий шершавый язык прошелся по моей щеке, и тогда я сообразил, где нахожусь…
После того как мальчишка опознал двоих ребят из детдома, дело приняло совсем другой оборот. Шамиль рассказал нам весьма занятную историю.
Он приехал в город из родного Бакчара с матерью и братом к родственникам на праздники. До Нового года оставалось несколько дней. Он и его двоюродные братья и сестры гуляли по Томску, катались на горках, ходили на городской каток, ели мороженое – в общем, знакомились с большим городом. И уже через пару дней Шамиль освоился в новом для него окружении, а три дня назад они с братом отправились снова на каток. Брат пошел в туалет, а Шамиль остался ждать его в раздевалке. Вот тогда-то к нему и подошел «темный человек».
Определение показалось мне странно знакомым, и я уточнил:
«Он был темным снаружи или внутри?»
«Он был совсем темный! Весь!» – прошептал мальчик.
И тут для меня все встало на свои места. Татарчонок оказался врожденным экстрасенсом, эспером. И он распознал в незнакомце такого же, как сам, эспера, только укрывшегося за психокинетическим блоком и потому казавшегося «темным», то есть не светящимся в биополевом спектре. А еще тот был темноволосым и темноглазым. Вот парнишка теперь и шарахался от всех брюнетов подряд.
«Он сказал, чтобы я пошел с ним, – рассказывал Шамиль, хлюпая носом от нахлынувших переживаний. – И я пошел…»
Ракитин при этих словах остро глянул на меня. Он тоже все понял, но, по привычке, не поверил до конца.
«Сильнейшая суггестия», – прокомментировал я для него.
Незнакомец привез мальчишку в «большой красный дом», и Шамиль оказался там в компании тех двух мальчиков.
«Вот она, база! – не удержался я. – Большой красный дом…»
«И как ты собираешься его найти?» – скептически хмыкнул Олег.
«Элементарно! Поездим завтра по городу вместе с мальчиком и найдем. Раз Шамиль помнит дом, значит, тот эспер не успел или не стал возиться с постановкой блоков памяти…»
«А как ты себе представляешь этот дом?»
«Думаю, скорее всего, это дом в частном секторе, что-нибудь из новоделов».
«Ладно. Заканчиваем, – решил Ракитин. – Всем нам и малышу надо немного поспать…»
«Ты собираешься оставить парнишку здесь?»
«Да. А что ты предлагаешь?»
«Заберем его с собой. Пусть хотя бы отмоется и поспит по-человечески! Утром же все равно вместе ехать…»
Олег посмотрел на меня, как на мать Терезу, но лишь головой покрутил. И мы поехали обратно на ракитинскую квартиру, где нас заждались новогодний стол и близкие друзья…
Влажная терка вновь прошлась по моей щеке, и я открыл глаза. Джейкоб Сэмюэль-младший, чистопородный английский бульдог, гордость семьи Ракитиных, встав на задние лапы и упершись передними в край кухонного диванчика, внимательно разглядывал мою физиономию.
– Привет, псина, – сказал я и потрепал бульдога по мощному загривку. – Какой сегодня день?
– Уаурр! – ответил Сэмюэль-младший и потрусил из кухни в коридор.
– Правильно, – вздохнул я, поглядев на свои старенькие «Q&Q». – Десять часов нового года. С ума сойти!
Диванчик на кухне – не самое удобное спальное место в квартире, что-то вроде верхней боковой полки в плацкартном вагоне. Но, как говорили мудрые римляне, «tarde venientibus ossa»[10]. Все прочие приличные места оказались заняты, в частности, моя «законная» раскладушка была отдана татарчонку. Мальчишка так намучился, что заснул еще в машине и его пришлось заносить в квартиру на руках. Алена и вымыла его, полусонного.
