Надвигается беда - Рэй Брэдбери

Вот кабы просто быть хорошим, просто поступать хорошо,вместо того чтобы думать об этом все время. А это нелегко, верно? Представь:середина ночи, а в холодильнике лежит кусок лимонного пирога, чужой кусок! Итебе так хочется его съесть, аж пот прошибает! Да кому я рассказываю! Или вотеще: в жаркий весенний полдень сидишь за партой, а там, вдали, скачет по камнямпрохладная чистая речка. Ребята ведь чистую воду за много миль слышат. И воттак всю жизнь ты перед выбором, каждую секунду стучат часы, только о нем итвердят, каждую минуту, каждый час ты должен выбирать — хорошим быть илиплохим. Что лучше: сбегать поплавать или париться за партой, залезть вхолодильник или лежать голодным. Допустим, ты остался за партой или там впостели. Вот здесь я тебе секрет выдам. Раз выбрав, не думай больше ни о реке,ни о пироге, не думай, а то свихнешься. Начнешь складывать все реки, в которыхне искупался, все не съеденные пироги, и к моим годам у тебя наберется кучаупущенных возможностей. Тогда успокаиваешь себя тем, что, чем дальше живешь,тем больше времени теряешь или тратишь впустую. Трусость, скажешь? Нет, нетолько. Может, именно она и спасает тебя от непосильного, подожди — и сыграешьнаверняка.

Посмотри на меня, Вилли. Я женился на твоей матери втридцать девять лет, в тридцать девять! До этого я был слишком занят,отвоевывая на будущее возможность упасть дважды, а не трижды и не четырежды; Ясчитал, что не могу жениться, пока не вылижу себя начисто и навсегда. Я несразу понял, что бесполезно ждать, пока станешь совершенным, надо скрестись ицарапаться самому, падать и подниматься вместе со всеми. И вот однажды подвечер я отвлекся от великого поединка с собой, потому что твоя мать зашла вбиблиотеку. Она зашла взять книгу, а вместо нее получила меня. Тогда-то я ипонял: если взять наполовину хорошего мужчину и наполовину хорошую женщину исложить их лучшими половинками, получится один хороший человек, целикомхороший. Это ты, Вилли. Уже довольно скоро я заметил, с грустью, надо тебесказать, что хоть ты и носишься по лужайке, а я сижу над книгами, но ты ужемудрее и лучше, чем мне когда-нибудь удастся стать…

У отца погасла трубка. Он замолчал, пока возился с ней,наконец разжег заново.

— Я так не думаю, сэр, — неуверенно произнесВилли.

— Напрасно. Я был бы совсем уж дураком, если бы недогадывался о собственной дурости. А я не дурак еще и потому, что знаю — тымудр.

— Вот интересно, — протянул Вилли после долгойпаузы, — сегодня ты мне сказал куда больше, чем я тебе. Я еще немножкоподумаю и, может, за завтраком тоже расскажу тебе побольше, о'кей?

— Я постараюсь приготовиться.

— Я ведь потому не говорю… — голос Виллидрогнул. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, папа. — Он проклинал себяза слезы, навернувшиеся на глаза.

— Со мной все будет в порядке, сынок.

— Знаешь, я все сделаю, лишь бы ты был счастлив!

— Вильям, — голос отца был вполне серьезен, —просто скажи мне, что я буду жить всегда. Этого, пожалуй, хватит.

«Отцовский голос, — подумал Вилли. — Почему яникогда не замечал, какого он цвета? А он такой же седой, как волосы».

— Пап, ну чего ты так печально?

— Я? А я вообще печальный человек; Я читаю книгу истановлюсь печальным, смотрю фильм — сплошная печаль, ну а пьесы, те простопереворачивают у меня все внутри.

— А есть хоть что-нибудь, от чего ты не грустишь?

— Есть одна штука. Смерть.

— Вот так да! — удивился Вилли. — Уж что-что…

— Нет, — остановил его мужчина с седымголосом. — Конечно, Смерть делает печальным все остальное, но сама онатолько пугает. Если бы не Смерть, в жизни не было бы никакого интереса.

«Ага, — подумал Вилли, — и тут появляется Карнавал.В одной руке, как погремушка, Смерть, в другой, как леденец, Жизнь. Одной рукойпугает, другой — заманивает. Это — представление. И обе руки полны!» Он вскочилс перил.

— Слушай, пап! Ты будешь жить всегда! Точно! Ну,подумаешь, болел ты года три назад, так ведь прошло все. Правильно, тебе —пятьдесят четыре, так ведь это еще не так много! Только…

— Что, Вилли?

Вилли колебался. Он даже губу прикусил, но потом все-такивыпалил:

— Только не подходи близко к Карнавалу!

— Чудно, — покрутил головой отец. — Как разэто и я тебе хотел посоветовать.

— Да я и за миллион долларов не вернулся бы туда!

«Но это вряд ли остановит Карнавал, — думалВилли, — который по всему городу ищет меня».

— Не пойдешь, пап? Обещаешь?

— А ты не хочешь объяснить, почему не надо ходитьтуда? — осторожно спросил отец.

— Завтра, ладно? Или на следующей неделе, ну, в крайнемслучае через год. Ты просто поверь мне, и все.

— Я верю, сын. — Отец взял его за руку ипожал. — Считай, что это — обещание.

Теперь пора было идти. Поздно. Сказано достаточно. Пора.

— Как вышел, — сказал отец, — так и войдешь.

Вилли подошел к железным скобам, взялся за одну и обернулся.

— Ты ведь не снимешь их, пап?

Отец покачал одну скобу, проверяя, хорошо ли держится.

— Когда устанешь от них, сам снимешь.

— Да никогда я от них не устану!

— Думаешь? Да, наверное, в твоем возрасте только так иможно думать: что никогда ни от чего не устанешь. Ладно, сын, поднимайся.

Вилли видел, как смотрит отец на стену, затянутую плющом.

— А ты не хочешь… со мной?

— Нет, нет, — быстро сказал отец.

— А зря. Хорошо бы…

— Ладно, иди.

Чарльз Хэллуэй все смотрел на плющ, шелестящий в рассветныхсумерках.

Вилли подпрыгнул, ухватился за первую скобу, за вторую, затретью… и взглянул вниз. Даже с такой небольшой высоты отец на земле казалсясъежившимся и потерянным. Вилли просто не мог оставить его вот так, броситьодного в ночи.

— Папа! — громко прошептал он. — Ну что тытеряешь?

Губы отца шевельнулись. И он тоже подпрыгнул неловко иухватился за скобу.

Беззвучно смеясь, мальчик и мужчина лезли по стене друг задругом. След в след.

Вилли слышал, как карабкается отец. «Держись крепче», —мысленно подбадривал он его.

— Ох! — Мужчина тяжело дышал.