Властитель душ - Ирен Немировски

— Доктор, вы теперь настоящий Дон Жуан! Раньше вы таким не были. Когда мы с вами познакомились, вы казались верным мужем и нежнейшим отцом… Как вспомню Дарио Асфара, жильца пансиона «Мимоза», и сравню с теперешним доктором Асфаром, глазам не верю. О вас ходит множество слухов, доктор. Говорят, до кризиса вы загребали горы денег. Купили «Каравеллу», самую красивую виллу в Ницце. Не думаю, что вы часто там бываете — приезжаете на месяц, не больше. А поддерживать там порядок стоит немалых средств.

Дарио не ответил. Только поджал губы. Какой он испытал восторг, переступив порог «Каравеллы» двадцать лет назад! Это чувство до сих пор живо в его душе. В самом деле, он проводил там всего несколько недель в году, иногда отправлял туда Даниэля, если сын выглядел усталым или в Париже шли затяжные дожди, но за миг, когда он хозяином вошел в дом Сильви, он и сейчас отдал бы целое состояние. Столько дом и стоил. Сейчас «Каравелла» села на мель. Оказалась ему не по карману, так же как парижский особняк. Господи! Когда же прекратится эта гонка? Нескончаемая погоня за деньгами, которых вечно не хватает? Когда он перестанет их считать?

Генеральша смотрела на Дарио наметанным взглядом профессионала, холодным, сверлящим, так смотрят ростовщики, адвокаты, врачи — словом, все живущие за счет чужих несчастий. Потом тихо произнесла:

— Знаю, что после кризиса ваши доходы поиссякли, доктор, впрочем, у всех у нас, у всех у нас дела идут не блестяще. — Она тяжело вздохнула. — Расходы растут и растут. А тут еще Надин Суклотина…

— Люблю ангелоподобных шлюх, — проговорил он.

— Какие ужасные вещи вы говорите, доктор! И слушать не хочу!

— Марта Александровна! Раз вам поручили это дело, может, вы уговорите родственников Надин назначить более разумную сумму? Будьте спокойны, я вас отблагодарю.

— И речи быть не может, доктор. Я взяла на себя это неприятное поручение лишь потому, что семья Суколтиных, милые, добрейшие люди, — мои старинные друзья. Дружные, высоконравственные, так мужественно переносят все превратности судьбы. У них еще четверо детей, младше Надин. Могу ли я наживаться на горе оскорбленного отца, на безутешных слезах матери! За кого вы меня принимаете, доктор?

Дарио пробормотал, скривившись:

— Все женщины до одной, совершая отвратительную подлость или низость, твердят о чести и благородстве. Вы вправе отказаться. Я поручу вести переговоры и заплачу кому-нибудь другому.

— Почему вы считаете меня врагом, доктор?

— Вас?

— Да, меня. Вы же знаете, я умоляла Надин передать вам это тысячу раз — я даю деньги в рост. А вы, несомненно, нуждаетесь в деньгах. Так почему бы вам не обратиться ко мне?

— Я как-то раз попытался к вам обратиться, и моя попытка окончилась не слишком удачно, Марта Александровна.

— Тогда вы были нищим мальчишкой. Теперь вы покорили Париж. Скажите, доктор, честно, по-дружески, под какой процент вы получили последнюю ссуду полгода назад?

— Все-то вы хотите знать. — Дарио криво усмехнулся.

— Что поделаешь, такова моя работа. Эти кровопийцы, могу поспорить, потребовали двенадцать процентов.

— Одиннадцать.

— А я готова дать интересующую сумму всего под десять. Вам нужны деньги из-за скандальной истории с Надин. Если вы пожелаете, то можете заключить блестящую сделку, поправить свои дела и покрыть расходы.

— Что вы предлагаете? — Дарио лениво растягивал слова. — Вы, я вижу, имеете не одно, а несколько поручений ко мне, уважаемая Марта Александровна.

— Одно с другим связано, доктор.

— Поговорим откровенно. Вы умная женщина и не станете даром тратить мое драгоценное время. Во сколько вы оцениваете фамильную честь петербургского нотариуса? Я хочу знать окончательную сумму.

— Могу выторговать для вас восемьсот тысяч франков. Комиссионных возьму по старой дружбе всего пятьдесят тысяч. И одолжу вам эти деньги под десять процентов, согласитесь, это по-божески. Второе поручение. Одна дама просила напомнить, что некогда помогла вам, и сказала, что готова помогать и впредь, если вы возьметесь за осуществление некоторого плана в ее и в ваших собственных интересах.

Дарио устало тер глаза.

— Вы подразумеваете Элинор Вардес. После замужества она настроена крайне враждебно.

— У вас общий источник обогащения, — со вздохом объяснила генеральша. — С тех пор как она из любовницы превратилась в законную супругу Вардеса, ситуация переменилась.

— Что нужно Элинор Вардес? — спросил Дарио небрежно.

— Откуда мне знать? Понятия не имею. Она сама вам скажет. Элинор — женщина государственного ума. Должна признаться, когда она перестал быть моей невесткой, все мои претензии к ней исчезли. Я оценила ее достоинства. Жена Вардеса, подумать только!.. Вы, наверное, знаете, она заправляет всеми его делами, потому что Вардес очень плох. Надолго уезжает, все лечится в Швейцарии. Почти ни во что не вмешивается. Но время от времени гордыня берет свое. Он пытается показать, кто здесь хозяин, и такого наворотит, что бедняжка Элинор насилу исправит.

— Как трогательно, что вы теперь дружите. Я помню другие времена, не такие благостные.

— Все из-за Митеньки, я в нем души не чаю. Теперь сынок женат, у него прекрасные детки, двое. Материнская ревность больше не омрачает нашей дружбы с Элинор. При случае мы помогаем друг другу. Я с неба звезд не хватаю, но у меня есть свои достоинства — я настойчивая. Себя не пожалею, а примирю старых друзей, улажу самое деликатное дело. Элинор это знает. Я ей не раз помогала. В первую очередь с этой свадьбой. Да, я настойчивая, добросовестная женщина — про меня не зря говорят: «Бедная вдова работает, не щадя ни сил, ни здоровья», — она всхлипнула, прижала руки к груди. — Меня убивает астма, доктор. Когда-нибудь приду к вам лечиться. Или вы больше не лечите обычных больных? До скорого свидания, милый доктор! Кстати, как там ваша жена, здорова? А как ваш сын? Неужели уже шестнадцать? Господи, как летит время! Ах, дети, дети — наш крест и утешение на этой грешной земле!

Мы заклинаем прошлое, и оттуда к нам возвращается не единственный человек, а целая толпа, вереница — друзей, возлюбленных, соучастников забытых преступлений.

«Произнесено имя Сильви, и вот потянулись ко мне свидетели, действующие лица тех трудных давних лет», — подумал Дарио. Трудных? Вполне возможно, нынешние не легче.

Опять его душили долги, подстерегали враги и соперники, выстоять он мог лишь благодаря престижу, престиж покупался за деньги, денег же не хватало.

Накануне Дарио предупредил Элинор Вардес, что намерен с ней встретиться. И сейчас одевался, чтобы ехать к ней.

«До чего мне опротивели все церемонии, — морщился он. — Элинор когда-то была пряма до грубости, а теперь и она примется вилять, юлить, врать, притворяться. Черт бы побрал этих баб!»