Очищение - Софи Оксанен

— От нее пахнет. Уведите ее.

Алиде пришла в себя в канаве. Была ночь. Какая по счету ночь? Первая, вторая, третья? Или всего лишь первая? Ухала сова. По лунному небу бежали темные тучи. Волосы были мокрыми. Она приподнялась и поползла на дорогу, нужно было добраться домой. Нижнее белье, юбка, рубашка, платье и пояс для чулок были на месте. Платка на голове не было. И не было чулок. Как же она пойдет домой без чулок, ей никак нельзя, там Ингель. Но дома ли она? Все ли с ней в порядке? А Линда? Алиде попыталась бежать, но ноги не несли, она поползла, потом вскарабкалась, встала на корточки, закачалась, но поднялась, пошатнулась, сделала рывок вперед, с каждым движением все вперед. Ингель будет дома, на сей раз они захотели только ее, Ингель наверняка дома. Но как она объяснит сестре, почему перед уходом из дома на ней были чулки, а когда вернулась — их нет? Платок — другое дело, можно сказать, что платок она забыла в деревне. На дороге были лужи, шел дождь. Она сняла мокрый платок и забыла его где-то. Но чулки, без них она просто не может появиться. Порядочная женщина даже у себя во дворе не расхаживала с голыми ногами. Амбар! В нем всегда сушились чулки. Ей надо будет сначала взять из амбара чулки. Но дверь его была на замке, а ключ находился у Ингель. И она никак не сможет попасть в него, разве что забыли запереть дверь.

Всю обратную дорогу домой Алиде пыталась сосредоточиться на мысли о чулках, не думать ни об Ингель, ни о Линде, ни о том, что произошло. Она вслух перечисляла разные виды чулок: шелковые чулки, чулки хлопчатобумажные, темно-коричневые, черные, светло-коричневые, чулки в рубчик. Впереди показался амбар, рассвело, детские чулки, она прошла в обход через пастбище за дом, чулки цветные, фабричные, чулки, которые покупали за два кило масла, чулки, которые стоят трех банок меда, двухдневной зарплаты. Как-то они с Ингель несколько дней работали для других хозяев и получили каждая по паре шелковых чулок, черных чулок с хлопчатобумажным верхом. На дороге зашумели серебристые вербы, за дворовыми березами стал виден дом, в нем горел свет. Ингель дома! Собаку не было слышно, чулки хлопчатобумажные, капроновые, она добралась до амбара, потрогала дверь. На замке. Ей придется войти в дом без чулок, держаться подальше от лампы, быстро сесть за стол и спрятать под него ноги. Может, никто не заметит. Зеркало бы сейчас не помешало. Алиде похлопала себя по щекам, пригладила волосы, потрогала голову, она была влажной, шелковые чулки, шерстяные чулки, капроновые чулки. Из колодца она подняла ведро с водой, вымыла руки, потерла их камнем, так как щетки не было, коричневые чулки, серые чулки, пестрые чулки, неокрашенные чулки, теперь ей нужно войти. Получится ли у нее? Перешагнет ли ее нога через порог, сможет ли она говорить? Надо надеяться, что Ингель еще сонная и не в состоянии ни о чем говорить. Линда, скорей всего, еще спит, раннее утро. Алиде втащила себя во двор, стала смотреть как бы со стороны, как она идет, как поднимается нога, как рука хватается за ручку, и она кричит, это я здесь. Дверь открылась. Ингель впустила ее внутрь. Ханс, к счастью, был в своей комнатушке. Алиде вздохнула. Ингель воззрилась на нее. Алиде подняла руку в знак того, чтобы Ингель ни о чем не спрашивала. Взгляд Ингель упал на голые ноги сестры, и Алиде, отвернув голову, нагнулась погладить Липси. На кухню прибежала Линда и замерла, заметив глубоко опущенные утолки губ матери. Ингель велела ей пойти умыться. Линда не шелохнулась.

— Слушайся.

Девочка подчинилась. Эмалированный таз звякал, вода плескалась, Алиде стояла на том же месте, от нее пахло. Заметила ли Линда ее голые ноги? Она снова как бы отделилась от своего тела, чтобы положить его на постель, и опять вернулась в него, когда почувствовала знакомый соломенный тюфяк под боком. Ингель подошла к двери со словами, что приготовит для нее ванну, когда Линда отправится в школу.

— Сожги одежду.

— Всю?

— Всю. Я ничего им не сказала.

— Знаю.

— Они снова придут за нами.

— Надо отправить куда-то Линду.

— Ханс начнет сомневаться, нельзя дать ему усомниться никогда, ни в чем. Ему нельзя рассказывать.

— Нет, нельзя, — повторила Ингель.

— Нам надо уходить.

— Куда? И Ханс…

В тот осенний вечер они варили мыло. Линда играла с каштановой птичкой и немецкой брошкой матери, натирала до блеска ее синие стеклянные камни, как всегда, отлынивая от чтения букваря. Банки со сваренным накануне яблочным вареньем стояли на столе в ожидании, когда их унесут в кладовку, возле стоял кувшин с отжатым яблочным соком, часть которого была уже разлита по бутылкам. Это был хороший день, первый после проведенной в подвале муниципалитета ночи. При пробуждении Алиде прежде, чем вспомнить о вчерашнем, минуту любовалась на утреннее солнце, вливавшееся в комнату через окно. Хотя никто не пришел за ними после того, как она одна добралась до дому, они вздрагивали при каждом стуке, но так же вели себя и другие люди. В это утро в Алиде затеплилась крупица надежды: может, их наконец оставят в покое, поверят в то, что они ничего плохого не сделали. Дадут им возможность спокойно делать свою работу, заготавливать варенья и консервы. К ним заглянула соседка, она сидела за столом и болтала. Ее бочка с мясом, предназначенным для варки мыла, была украдена и потому они пообещали ей часть своего. Беседа с ней действовала умиротворяюще, она помогала смягчить царившую в кухне атмосферу немого крика. В будничных словах соседки слышалось что-то родное, даже рассказ о судьбе стокилограммовой свиньи, павшей от чумки, звучал по-домашнему тепло. Чумка унесла ее свиноматку, и она была вынуждена заколоть ее, выпустить кровь и засолить мясо. Тем не менее бочка исчезла из погреба в то время, пока Айно гостила у матери.

— Представьте только, сейчас кто-то ест это мясо! Из него должно было получиться мое мыло! — качала головой Айно.

— Это был кто-то посторонний, ведь все у нас в деревне знают, отчего умерла твоя свиноматка.

— К счастью, в этом старом погребе не было больше ничего другого.

Сырье для мыла вымачивали и промывали много дней, и в этот вечер оно наконец кипело в большом котле на тихом огне, и Ингель начала добавлять щелочь. Это была работа Ингель, так как у Алиде не хватало терпения, а Ингель замечательно умела готовить мыло. Куски мыла Ингель всегда были самыми большими и лучшего качества, что неизменно вызывало зависть, но сегодня это не волновало Алиде, потому что это был первый хотя бы чуточку спокойный день. Утром «цветной» Йозеп предлагал свои красители для тканей, которые ему кто-то тайком поставлял с завода Орто, чистый цвет без искажений. Заодно от него они услышали все сплетни про соседние деревни.

И вот мыло в котле пенилось, Ингель деревянным черпаком помешивала варево, Айно болтала о работе на колхозном поле, о том, сможет ли она справиться со все возрастающими нормами. То же самое заботило и сестер, но в тот вечер Алиде решила не огорчаться из-за этого, позже успеет позаботиться о нормах. Беседу женщин прервал визг Линды: она уколола палец острием брошки. Ингель схватила брошь и прикрепила ее к блузке дочери, запретив играть с ней. Линда немного похныкала и прикорнула в углу кухни, куда забралась с каштановой птичкой, так как Ингель напугала ее тем, что брызги от щелочного раствора разъедают кожу. Домашние хлопоты вызвали у Алиде улыбку. Она предложила Линде проводить соседку, которая отправилась на вечернюю дойку коровы. На следующий день та должна была снова прийти к ним. Тогда мыло можно будет уже резать, и она сможет отнести свои куски домой сушиться. Алиде сладко потянулась. Скоро она пойдет вместе с Линдой в хлев кормить скотину, придет на кухню Ханс, чтобы спустить тяжелый котел с печи на пол остывать.