Голоса на ветру - Гроздана Олуич

Что именно Михайло покупал и продавал по всему свету, автор «Карановской летописи» не сообщает, ослепленный его способностью соблазнять женщин и расширять свои владения – пашни, фруктовые плантации и хутора – настолько, что он сам точно не знал, где и что у него есть.

– Только земля остается, остальное уносит ветер… – говорил он, не жалея ни денег, ни себя для преумножения своей недвижимости.

Не сводя глаз с пламени свечи, Стеван пытался вспомнить лицо Михайла, но в памяти всплывали только улыбающиеся синие глаза и высокая стройная фигура. Но слова деда, что он родился под счастливой звездой, Стеван запомнил.

В последний, самый трудный час счастливая звезда Михайла изменила орбиту, свернула совсем в другую сторону, предала его. Он, так же как позже и его внук Стеван, верил и в силу воздействия звезд, и в их изменчивость в решающие моменты, когда все теряешь или обретаешь.

* * *

Стеван Арацки вдруг вспомнил большую голубую звезду над вагоном для скота, которая так же, как и его рота, двигалась на север, а на самой утренней заре, когда начало нарождаться солнце, последней исчезла с горизонта. Может быть, и Михайло Арацки видел ее перед тем, как блеснул нож и вокруг него сгустилась тьма?

Для Стевана Арацкого это осталось тайной, которую он воспринимал как проявление последней Божьей милости к уходящим. Будет ли так же, когда пробьет и его последний час? Блеск и тьма. Конец. Стеван Арацки содрогнулся и в тот же момент над болотом, в мерцании свечи увидел лицо Михайла, улыбающееся, живое, словно между часом его смерти и настоящим моментом, сейчас, здесь, на хуторе у болота, не пролетел целый людской век…

* * *

А потом перед глазами Стевана возник черный гроб. Закрытый. Может быть, потому он и не мог вспомнить мертвое лицо своего деда, что никогда его не видел. Похороны, как и ожидалось, были величественными. Третья жена Михайла, Аника, приходившаяся Луке Арацкому второй мачехой, и красавица Петрана хорошо знали, что Караново увидит и оценит каждый венок, каждый дукат, пожертвованный нищим и плакальщицам, каждую свечу, зажженную, чтобы душа покойного нашла путь в рай, каждого из многочисленных священников, прибывших проводить на тот свет самого могущественного человека Караново, Бачки, Срема и Баната.

Немудрено, что в памяти людей сохранилось, что Михайло Арацки был единственным из всех когда бы то ни было похороненных жителей Караново, которого отпевали семь священников, приехавших чтобы придать величие уходу из этого мира человека, который знал не только как преумножать дукаты, как превращать их в нивы, дома и безумные гулянки от Караново до Вены. Но об этом, другом, в семье Арацких молчали, хотя ходило много слухов о том, скольких красавиц и в Сомборе, и в Сегедине, и в Вене повалил Михайло Арацки.

Эти слухи просуществовали гораздо дольше, чем богатство, которое Михайло Арацки приобрел без особых усилий, да даже и без большого желания что-либо приобретать. И это дало пищу для появления еще одной легенды: Михайло Арацки родился не в обычном, кровавом последе, а в золотом, и постоянно носил его с собой, пока, торгуя по всей Европе, швырял деньги на женщин и карты. Высокий, красивый, роскошно одетый, он притягивал женщин с такой роковой силой, что, может быть, не зря болтали, что он никогда не платил женщинам, с которыми предавался блуду. Платили они. Ему.

Особенно потрясла Караново одна из таких историй, героиней которой была жена некоего графа из Сегедина, которую Михайло Арацки выиграл у графа в карты, после того как тот, проиграв состояние, поставил на кон жену, собаку и коня. И проиграл.

– Наверняка какая-нибудь уродина, – сказал Михайло, выиграв. Но все знали, что это бравада. С той женщиной его многие видели и до судьбоносной встречи за карточным столом.

С ней, своевольной, красивой и высокомерной, Михайло уехал в Вену, а из Вены вернулся домой с двадцатью семью ножевыми ранами. В гробу.

Что было дальше с золотым последом, Стеван так никогда и не узнал. Лука узнавать и не собирался, а вот Аника и Петрана долго его искали и в конце концов пришли к мнению, что ее украла та самая сегединская графиня и по незнанию или из пакостности выбросила в реку. Камердинер Михайла утверждал, что ничего об этом не знает, и даже не знает, действительно ли существовал золотой послед, в этом он клялся всем живым и неживым, что есть на том и на этом свете, но Аника с Петраной ему не верили.

«А, может, Михайло родился с золотым пальцем?» – подумал Стеван, ведь все, к чему бы он ни прикоснулся, превращалось в золото, и такого в семье Арацких не бывало ни до него, ни после.

* * *

В комнате, пестревшей светом с соседних зданий, Данило Арацки вспомнил тот отрывок из «Карановской летописи», который рассказывал как после смерти Михайла «его состояние начало крошиться, словно его обкусывают черти». Несмотря на все усилия Аники, исчезали кони и экипажи, приходилось продавать или отдавать за долги хутора и виноградники, пахотные земли и луга, и так до тех пор, пока не остался только дом в Караново и заброшенный хутор на болоте между двумя рукавами мертвой Тисы.

Последние слухи о запрятанных где-то богатствах Михайла сошли на нет после того, как из Вены вернулся его единственный сын, с дипломом врача в кармане и спокойным, благородным выражением лица. Высокий, светловолосый, доктор Лука Арацки унаследовал мужскую красоту Михайла, правда более мягкую, задумчивую и грустную. Словно отец и сын разделились на огонь и воду: Михайло укрощал женщин и коней, преумножал дукаты и нивы, Лука же старался как можно меньше брать за свой труд и много молчал, демонстрируя какую-то аристократическую незаинтересованность в деньгах и всем, что они приносят.

* * *

«А было ли между ними когда-нибудь понимание?»

Следя за нитью судьбы семьи Арацких по «Карановской летописи», Данило Арацки понял, что отец и сын редко бывают близки. Близость между дедом и внуком возникает гораздо чаще, как будто для близости нужно пропустить одно звено в цепи существования. «Так же будет и у нас с Дамьяном?» – спрашивал он себя.

У Михайла не было времени задавать вопросы, хотя и ему не удавалось понять своего сына, для которого он скупал именья и земли от Караново до Вены, убежденный в том, что деньги это громадное человеческое заблуждение. В конце всего остается только земля и все, что ты в нее посеял. Он удивлялся тому, что люди за бумажки, за банкноты, по сути дела, за ничто отдают виноградники, коней, фруктовые плантации, нивы, все, что родит плоды и позволяет человеку понять причины своего существования на земле. Необработанная, запущенная земля вызывала у Михайла гнев, граничащий с приступом безумия. Плодородные нивы и плодовитые женщины были тем, чем он более всего и сокровенно наслаждался, глубоко несчастный, что его жена Бояна, родив Луку, заболела, потеряла надежду когда бы то ни было снова понести и тихо, словно крадучись, ушла из этого мира.

Ни красавица Аника, ни Мара – она была женой Михайло до Аники, – на которых он женился не оттого, что ему нужна была жена, а потому что надеялся услышать, как дом Арацких наполнится детскими голосами и смехом, не родили и мышонка.