ПоэZия русского лета - Максим Адольфович Замшев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Земля докажет. И Река докажет.
2
Святая Русь ещё не началась,
судьба её на небесах решалась,
а кровь уже на Землю пролилась
и с водами Реки перемешалась.
Вот Игорь-князь, гордыней обуян,
стяжанию не положив предела,
влечётся на погибельное дело.
Вот над толпой разгневанных древлян
взлетает изувеченное тело,
окровавляя лица и бурьян.
Вот Игоря вдова, бледна как смерть,
такой ужасной мести захотела —
свершила то, чего не до́лжно делать,
посмела то, чего не до́лжно сметь, —
такою страстью опалила душу,
что пламя это вырвалось наружу,
и крылья обрело, и полетело.
Вот сын её, славнейший Святослав,
как бог войны, несётся вкруг державы,
от Волги до Дуная разослав
«Иду на Вы!» – свой вызов величавый.
Но дерзкая и эта голова
от старости едва ли поседела.
Не по добру́ от тела отлетела,
ответила за смелые слова.
3
А Город рос, как стебель молодой:
вздымались стены, умножались кровли —
питаясь от Земли и от торговли,
напоеваясь кровью и водой.
Святая Русь, уже ты проросла —
на доброй ниве вскормленное семя!
Княгиня Ольга светоч твой несла,
Владимир Святославич ждал посла
и в Реку погружал семью и племя,
а идолов, которым несть числа,
валил, палил и волочил за стремя.
Христовой власти благостное бремя
распространила Церковь, разнесла
за малое по меркам жизни время
единым взмахом кормчего весла.
Но чем обильней слава разлилась,
восток и запад равно беспокоя,
тем вожделенней становилась власть
над Городом, Землёю и Рекою.
Завидная, казалось бы, судьба.
Кто ей под стать? Кого она достойна?
Всё жарче разгорается борьба
за честь, за спесь – за Град первопрестольный.
4
Двенадцать сыновей себе родил
Святой Владимир, дом поставив прочно.
Нашёлся из двенадцати один.
То, как оно бывает, знаем точно:
конечно, тайно и, конечно, ночью.
Пришёл. Увидел. Но не победил.
Во все концы убийцы понеслись,
в ночи бряца́ло злато и железо.
Распят на копьях мученик Борис
и юный Глеб предательски зарезан.
И вражье войско, словно стаи крыс,
почуяло наживу и полезло.
От смерти не ушёл и третий брат,
в горах Угорских был конец побегу.
То любо ляху, любо печенегу.
Братоубийца сам уже не рад.
Однажды в страшный предрассветный час
к нему вплотную тьма подобралась.
Он Бога искушал: «Чего Ты сто́ишь?»
И Бог ему ответил в этот раз:
«Где твои братья?» – он услышал Глас
и завизжал, как баба: «Я не сторож!»
5
А смута всё кружилась и неслась,
покуда ей предел не положила —
на этот раз (увы, на первый раз) —
при Альте Ярославова дружина.
Братоубийца бе́гом побежал,
боясь верёвки, яда и ножа,
толкаемый неведомою силой.
Его уже Земля не выносила
и мёртвого в себя не приняла:
из Польши, где, как падаль, он лежал,
до сей поры смердящая могила
смрад воплощает в речи и дела.
Но гнев его, и дерзость, и порыв
над Городом остались чёрной тенью,
грядущие смущая поколенья,
к предательству лазейку приоткрыв,
и Землю, и народы, и селенья
Рекою на́ две части разделив.
Предатель ты иль родичеубийца?
Ищи приют на правом берегу.
Тебя там ждут и место берегут.
На западной Отечества границе
ты сможешь послужить его врагу
и кровию собратьев причаститься.
И то не сказки про Бабу-ягу,
а быль про Вавилонскую Блудницу!
Спасала Русь ту Землю как могла:
молитвой старцев, жертвенною кровью,
солдатским подвигом и братскою любовью,
прощала, защищала, берегла,
теплом делилась и давала кров ей,
питала пищей с общего стола.
Но поклонился каждому врагу
и в каждой смуте принимал участье —
не весь народ, но той своею частью,
что дом нашла на правом берегу.
Кто выю и хребет согнул в дугу
не пред Христом, а перед папской властью,
кто на Отчизну лает всею пастью,
а про своих хозяев – ни гугу.
6
Лишь те, кто не желал борьбы такой:
предательства, гордыни, произвола —
с другой Землёю и другой Рекой
судьбу связали своего престола,
свою столицу и её права.
В глуши, в болотах, вдалеке от славы
ростком ещё невиданной державы
уверенно проклюнулась Москва.
Тут чистый лист, тут новая глава,
святой лампады свет и след кровавый.
Но никому ни дня не задолжала
и никому ни пяди не должна,
росла новорождённая держава,
к врагам сурова, с чадами нежна,
и в годы мира мальчиков рожала,
чтоб рати созывать, когда война.
Своя земля, вода, такой же хлеб.
За что на нас оттуда смотрят волком?
У них воняет стерво Святополка.
Сражаются за нас Борис и Глеб.
Великие курганы и холмы,
священные могилы и пещеры
не можем ни забыть, ни бросить мы:
в них корни нашей силы, нашей веры,
что тянутся превыше всякой меры
и свыше всякой меры сплетены.
Но там, в степях на правом берегу,
где смрадный ветер злее и упорней,
он вырывает или гнёт в дугу
всё, что посмеет вырасти из корня.
Происходило так во все века
и продолжалось каждый раз до срока,
покуда свежий ветер от востока
не подопрёт убогого ростка
и не погонит,