Непобедимое солнце. Книга 2 - Виктор Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вспомнила кепку с надписью «Miami Vice» и еще раз застонала. Вот этот долгий пьяный разговор с местным тихарем – без него точно можно было бы обойтись. И ничего не стоило завершить его после первой же чашки кафэ кафэ кафэ.
«О чем говорили? – думала я. – Кажется, я ругала революцию… А у них всюду написано «слава революции»… Но я-то ругала в том смысле, что не надо новой. А они могут решить, что я против старой… Не хватало только…»
Мысль о кубинском застенке была, конечно, чрезмерной – тем не менее, наложившись на тошноту, она подействовала кумулятивно, и я бросилась в туалет.
«А вдруг им надо план выполнять по поимке шпионов? – думала я, вытирая рот полотенцем. – Так вот брякнешь что-нибудь, и на цугундер… Посадят в местную зону – напротив интернационального кемпинга в Гуантанамо. И будешь завистливо глядеть сквозь колючку на счастливцев в оранжевых робах, судьбой которых вяло интересуются деньги Сороса. А Родина не заступится, я же не ракеты кокаиновым повстанцам продаю… Нет, митинг здесь надо фильтровать…»
В столовой (как-то иначе гостиничное помещение для еды было трудно назвать) витал невыразимо ностальгический дух пионерлагерного завтрака. Лет в шесть, в девяностых, я вдыхала пару раз такой же аромат.
Мне стало грустно – вспомнились безумные детские надежды, ни одна из которых не сбылась. Так и не стала балериной в Большом. Мало того, что не смогла, даже позабыла об этом. Вся моя жизнь, если разобраться, состоит из бесконечного «позабыла, что не смогла». У кого сложилось по-другому, пусть первый кинет в меня наручники и серебряный страпон.
Впрочем, есть кому кинуть, есть.
На стене висел портрет первого кубинского космонавта. Он-то смог и теперь с полным правом щурился на меня со своих высот.
После обеда я наконец пошла на море.
Пляж был чудесен – настоящий белый ракушечник, полоса которого уходила далеко в обе стороны. Море было сине-зеленым и теплым. По нему плавали скромные коммунистические яхты. Собственно, Майами, как и было сказано. Только без порока.
Мимо прошли две дивно красивые мулатки в крохотных купальниках, а потом такой же красивый бугрящийся мышцами мулат – и я подумала, что пороку, наверное, тоже есть скромное место в социалистических буднях.
Вернувшись в «Синюю Воду», я приняла душ и подошла к окну. Голова окончательно прошла. Мне стало совсем хорошо и спокойно. И тут до меня донеслась далекая музыка.
Она играла всего несколько секунд. Пение. Или какие-то инструменты, в наше время уже не различишь. Я решила, что это синтезатор, играющий сэмплами человеческих голосов, а не настоящий живой хор, потому что мелодия слишком уж сильно прыгала по октавам.
Музыка чем-то памятным тронула сердце. Но я не могла вспомнить, где ее слышала. Я даже не была в этом полностью уверена. Как и все вокруг, она казалась знакомой и нет – и напоминала о детстве.
Наверно, подумала я, это телевизор в одном из соседних окон – что-то из социалистической старины. Родное и забытое… Одна из тех красивых, точных и совсем не тронутых плесенью мелодий, прорывавшихся иногда в какой-нибудь телефильм из малопонятного советского астрала.
Я поужинала в прибрежном кафе, возле которого росло старое дерево и лежал массивный круглый валун. Кафе так и называлось: «Дерево и Камень».
Вот, кстати, и знак. Камень.
«Дерево и Камень», лениво думала я, почти «Родина или Смерть». Если в будущем возникнет мода на ресторанчики со сверхдлинным названием, можно будет сделать такое: «Дерево и Камень, или «Родина или Смерть» после смерти Родины». Будут собираться постаревшие ребята из местной госбезопасности и спорить, кто кому должен за рэкет.
Меню сначала меня напрягло.
Там были фотографии, очень похожие на иллюстрации к статье «Десять блюд, отказавшись от которых, вы продлите свою жизнь». Звучные испанские названия вроде Picadillo или Ropa vieja при ближайшем рассмотрении оказывались одной и той же тушеной говядиной с овощами или рисом. А я не ем говядину. Совсем.
Не то чтобы я была двумя руками за вегетарианство. Вегетарианцы – это самодовольные и глухие догматики, не слышащие, как кричат помидоры, когда их срывают с грядки. Безгрешно прожить нельзя – жизнь всегда немного преступление и наказание. Но даже у преступника должен быть стиль, поэтому надо выбирать: или молоко с сыром, или говядина. Вместе это как-то безвкусно. И не только в гастрономическом смысле.
Это я вывезла из Индии, с той самой Аруначалы. В ашраме рассказывали про трогательные отношения Раманы Махарши с коровой, молоком которой он питался. Дело было не в этой конкретной буренке, конечно – просто корова похожа для нас на вторую маму. В детстве мы пьем ее молоко. А потом чуть подрастаем и начинаем есть ее мясо… Очень по-человечески.
Ну и еще, конечно, на быке ездит Шива. Это его сакральный транспортер – так называемая вахана. А портить отношения с Шивой мне не хотелось совершенно.
Так что все эти тореодорские блюда из говядины были не для меня. Я решила уже поужинать в гостинице – и вдруг увидела в меню ярко-красное пятно.
Это был поджаренный сэндвич с индейкой, крим-чизом и джемом – красный круг дал как раз джем. Сочетание было крайне интересным. И выглядел на фотографии этот сэндвич не так уж плохо. Я все знаю о необычайной пользе сэндвичей, зажаренных в масле – но поняла, что согрешу, как только увидела ее фото.
Да, ее. Elena Ruz. Сэндвич звали как женщину, и мой внутренний Зигги Ф. с изумлением отметил прошедшую по телу волну немедленного желания. Видимо, за последнюю пару месяцев я подустала от мужиков.
Впрочем, даже предаваясь однополому каннибализму, мне хотелось сохранить перед лицом высших сил какое-то подобие приличий.
– Можете положить внутрь немного салата? – спросила я.
Официант поглядел на меня так, словно я попросила его заминировать памятник Фиделю.
– Если вам когда-нибудь предложат Elena Ruz с салатом внутри, – сказал он, – просто засмейтесь в лицо этим людям. Засмейтесь вот так…
Он положил свое полотенце на мой столик, схватился за бока и разразился дребезжащим холодным смехом, в котором звучали такой усталый цинизм и неверие в человека, что мне стало страшно.
– В Elena Ruz не добавляют салат. Никогда! Можно еще сделать его между двух тостов, не прогревая в масле, хотя это будет уже… как сказать… преступление почти. Но салат? Нет. Ни за что. Это не биг мак.
Я обрадовалась новой возможности – обжарка в масле как раз казалась мне самой сомнительной из процедур. А потом нашла в меню список салатов.
– Хорошо. Тогда сделайте сэндвич между двух тостов. А салат на тарелке отдельно. Только без заправки…
Это было совместимо с революционным кодексом.
У них нашелся даже пуэр – для китайских клиентов (совсем рядом, конспиративно шепнул официант, центр китайского радиошпионажа). У меня ушло минут десять на объяснения, как заварить мой чай. Я хотела пуэр пуэр, но не пуэр пуэр пуэр.