Слепой. Я не сдамся без боя! - Андрей Воронин

На днях Абдулла Закаев просмотрел по телевидению весьма познавательную программу, в которой довольно много говорили об его новом клиенте. Это стало для него настоящим открытием: оказывается, к нему чуть ли не ежедневно заходил перекусить находящийся в федеральном розыске террорист! Правда, террорист неудавшийся, но что с того?

Положа руку на сердце, Абдулла не понимал, зачем русскому человеку, коренному москвичу могло понадобиться то, что он пытался сделать перед тем, как его задержали. Разве что он и впрямь, как подозревало следствие, был не в себе. Правда, каким бы неприятным этот тип ни казался старому Абдулле, сумасшедшим он вовсе не выглядел. Одевался он опрятно, вел себя сдержанно и, только осушив неизменно заказываемую бутылку водки, начинал приставать к окружающим с разговорами — вежливыми и даже интеллигентными по форме, но весьма опасными по содержанию.

Сидя за столиком в шашлычной Абдуллы, бомбист Стрельников очень мало напоминал свой показанный по телевидению и вывешенный на стендах «Их разыскивает милиция» портрет. Его светлые волосы были аккуратно подстрижены, как, к слову, и чуть более темная бородка, которая теперь напоминала не запущенную по недосмотру шерсть, а модный элемент внешности, тонко намекающий на принадлежность своего владельца к потомственной русской интеллигенции. Одежда на нем была просторная, спортивного покроя, светлых пастельных тонов, и от наметанного глаза старого Абдуллы не укрылось то обстоятельство, что у незадачливого террориста хватило ума и вкуса подобрать к ней обувь соответствующего оттенка. Ногти у него на руках были чистые и ухоженные, и даже прямой шрам через всю правую щеку не очень бросался в глаза. Картину немного портила вставная челюсть из нержавеющей стали, но Стрельников был неулыбчив, и при разговоре с ним на эту мелкую деталь было легко не обращать внимания.

Бьющее в глаза несходство между сделанным после задержания фотопортретом и сидящим за столиком в самом дальнем углу обеденного зала оригиналом наводило на мысль, что следователи были правы, ставя под сомнение его вменяемость, и что пресловутую попытку взорвать силовую подстанцию на Юго-Западе Стрельников предпринял в момент обострения психического заболевания, не до конца понимая, что творит. Но это что касается внешности, помимо которой, увы, были еще и разговоры.

Как уже упоминалось, посещая шашлычную старого Абдуллы, господин Стрельников неизменно заказывал графинчик водки и осушал его в полном одиночестве — не потому, что был жаден или необщителен (вот уж нет!), а по той простой причине, что, кроме него, никто из завсегдатаев кафе спиртное не употреблял. Есть расхожая шутка, гласящая, что пророк запретил правоверным мусульманам пить вино, но ни словечком не обмолвился о более крепких напитках — виски, джине, коньяке и обыкновенной русской водке. Старому Абдулле доводилось встречать единоверцев, которые находили в этой глупой шутке оправдание своей греховной слабости, но среди его постоянных клиентов таких не было. Именно поэтому Стрельников сражался со своим графинчиком один на один и неизменно одерживал победу.

Победа эта, судя по некоторым признакам, давалась ему нелегко, и к тому моменту, когда графин пустел, незадачливый бомбист начинал выглядеть смертельно измотанным — говорил с трудом, хотя и весьма охотно, двигался замедленно и неуверенно и испытывал явные проблемы с равновесием. Как раз в эти моменты он, всякий раз принеся многословные и горячие извинения, подсаживался к кому-нибудь из посетителей и заводил разговор о политике — выражаясь конкретнее, о политике России на Северном Кавказе, которую считал самоубийственно глупой. Он не кричал, как это бывает с пьяными или одержимыми какой-нибудь навязчивой идеей людьми, но слова «имперские амбиции», «великодержавный шовинизм» и «геноцид», которыми была густо пересыпана его речь, звучали достаточно отчетливо, чтобы старый Абдулла чувствовал себя крайне неуютно. Когда это начиналось, ему приходилось выходить из-за стойки и урезонивать раздухарившегося бомбиста. Бомбист всякий раз послушно замолкал, платил по счету и удалялся нетвердой походкой, напоследок принеся нижайшие извинения всем присутствующим, а назавтра возвращался и начинал все с самого начала. Из-за него Абдулла потерял уже двоих уважаемых клиентов, и с этим надо было срочно что-то делать.

Естественно, проще всего было позвонить в милицию и сообщить, что находящийся в федеральном розыске беглый преступник облюбовал уважаемое заведение, в котором ему решительно нечего делать, и указать точное время, когда его можно там встретить. Это было не только самое простое, но, пожалуй, и самое разумное решение проблемы: таким манером Абдулла не только избавился бы от назойливого ниспровергателя устоев государства, но и отвел бы от себя возможные обвинения в укрывательстве и пособничестве доморощенному террористу. Ведь стоит вызвать только тень подозрения, а там, как водится, дальше — больше: раз укрываешь этого, так, надо думать, помогаешь и другим, которые одной с тобой веры и, в отличие от Стрельникова, успели натворить настоящих дел. Словом, как говорят сами русские: коготок увяз — всей птичке пропасть…

К российским силовым ведомствам Абдулла Закаев относился примерно так же, как большинство россиян, независимо от национальности, вероисповедания и политических убеждений, то есть как к неизбежному злу, с которым следует мириться и к которому надлежит проявлять хотя бы показное уважение — во-первых, чтобы зло не свернуло тебе мимоходом шею, а во-вторых, чтобы, когда возникнет такая нужда, использовать сокрушительную силу этого зла в своих интересах.

Сейчас, казалось бы, эта самая нужда приспела. На первый взгляд ничто не мешало старому Абдулле Закаеву воспользоваться своим статусом законопослушного гражданина, легального бизнесмена и почтительного взяткодателя, чтобы раз и навсегда законным порядком избавиться от человека, причиняющего неудобства его клиентуре, наносящего урон бизнесу и своими подрывными речами ставящего под угрозу упомянутый легальный статус, а вместе с ним и налаженную жизнь Абдуллы и его многочисленного семейства. Но хозяин шашлычной медлил, и на то существовали как минимум две причины.

Во-первых, звонок в милицию, учитывая специфику дела, неизбежно привел бы к визиту в шашлычную представителей ФСБ. А лишний раз привлекать к себе внимание федералов (которым, к слову, и без того не был обделен) Абдулла Закаев не хотел: это сократило бы численность его клиентуры куда более существенно, чем болтовня целого десятка доморощенных революционеров а-ля господин Стрельников.

А во-вторых, повременить с окончательным решением Абдуллу просили уважаемые люди, которым он просто не мог отказать. Они считали, что к бомбисту Стрельникову надо хорошенько присмотреться, а уж потом думать, как с ним поступить: сдать федералам, зарезать, как барана, в темной подворотне или попытаться как-нибудь приспособить этого явного олуха к делу.

Присмотреться к Стрельникову должен был Махмуд Тагиев — в недавнем прошлом майор махачкалинской милиции, перебравшийся в Москву около года назад по причинам, старому Абдулле неизвестным. Уважаемый Махмуд сейчас находился на родине, в Махачкале; чем он там занимался (да и здесь, в Москве, тоже), старый Абдулла не знал и никогда не пытался узнать. Говорят, знание — сила; еще говорят, кто владеет информацией — владеет миром. Но старый Абдулла Закаев вовсе не стремился владеть миром — ему хватало шашлычной. Кроме того, есть знания, наносящие здоровью больше вреда, чем хранимый под кроватью прохудившийся контейнер с радиоактивными отходами, и Абдулла подозревал, что информация о занятиях Махмуда Тагиева обладает как раз такими свойствами.