Дитя Ойкумены - Генри Лайон Олди

– Обер-штурман Айвен Лайзинг получает семь дополнительных баллов за два положительных сдвига общей суммой в пять условных единиц. Итого – 94,5 балла за упражнение «скорлупа». Сейчас обер-штурман Лайзинг занимает третью строку в рейтинге чемпионата. На арену приглашается…

«…Регина ван Фрассен», – одними губами шепнула девочка.

У нее имелась своя собственная, невидимая «скорлупа». Кси-контроллер «Нейрам-4» ей ставили не впервые. Регина успела привыкнуть, и даже находила в пребывании «под „Нейрамом“» некоторые приятные стороны. Можно расслабиться, не держать всё время жесткий двойной блок. За тебя это делает «умное» устройство. Правда, учитель Гюйс не рекомендовал чрезмерно увлекаться сомнительным подарком судьбы.

«Не теряйте форму! – предупреждал он. – Когда контроллер снимут, придется заново привыкать…»

Регина была уверена: Гюйс, как обычно, сгущает краски. За семь лет блок въелся в подсознание, став частью ее самой, и держался даже во сне. В интернате это регулярно проверяли. Тем не менее, блок создавал ощущение легкого, едва заметного дискомфорта. Что бы ты ни делала, кажется, будто ты занята чем-то еще. Поначалу это раздражало. Да и сейчас, когда ты не в настроении, или просто устала… Если предоставляется возможность избавиться от вечной обузы – почему бы ею не воспользоваться? А «включиться» обратно – ерунда! Раз – и готово.

Это как кататься на аэроскейте: кто научился, больше не разучится!

Вживить «Нейрам» – минутное дело. Приходишь в интернатский медкабинет, садишься в кресло с силовыми фиксаторами. Доктор Клайзенау похож на ленивца: неторопливый, обстоятельный, цепкий. Вот он достает из шкафчика гаджет-инъектор, коробку с «Нейрамами»; придирчиво изучает маркировку, вставляет капсулу в приемник имплантантов…

– Расслабься, Ри. Это не больно…

– Я знаю!

Щёлк – и все. Висок чуточку саднит, но это чепуха. Сейчас каплечипы «Нейрама» соберутся на височной кости в «гроздь», выбросят «усики», закрепляясь… Миг, и в голове словно начинает расти тонкая паутинка. Это щекотно. «Нейрам» сканирует мозг и приспосабливается. Вскоре паутина начнет твердеть, пустоты между нитями зарастут – и в голове образуется внутренняя скорлупа. Период адаптации у всех проходит по-разному. У кузнечика Лайоша, например, за пару часов, а Линде полдня надо. У Регины адаптация обычно длится часа четыре. В это время она чувствует себя неуютно. Говоришь или смеешься невпопад… И ведь понимаешь все, а удержаться не можешь! Голова иногда кружится. Не сильно, но доктор рекомендует полежать в своей комнате.

В первый раз, помнится, она вообще оглохла. Минут на пять. Испугалась – ого-го! Папу звала, как будто он мог услышать и прилететь. Но доктор Клайзенау показал руками, что глухота скоро пройдет. Он так смешно это показал, что Регина сразу успокоилась. И обождала, пока слух вернется. Теперь-то она знает, что в височной кости есть такой орган – слуха и равновесия. Это он к «Нейраму» привыкает. Или «Нейрам» к нему. Как соседи по каюте, смеялся папа, когда узнал.

Какая разница, кто к кому? Главное, чтобы привыкли.

А еще, подумала Регина, ты всё время пробуешь скорлупу. И не хочешь, а пробуешь, как трогают языком больной зуб. Нет, скорлупа не давит, как на соревнованиях. Скорее отделяет тебя – от тебя. Ты и снаружи, и внутри. Хочешь стать целой, а не получается! Это немного боязно: а вдруг больше не срастешься?! Потом страх уходит. А скорлупа выворачивается наизнанку, обволакивает тебя и становится внешней.

– …На арену приглашается корвет-капитан Дигиц. Приготовиться…

– Се-ба-стьян! Се-ба-а-а…

Дурак! Какой же он дурак!

Рауль сморщился, как от зубной боли, и прижался лбом к холодному плексанолу. В мозгу – в сердце? в душе?! – бушевал пожар. Пары алкоголя, не успев выветриться до конца, лишь подогревали злость на себя, на сестру, на Регину – малолетку-психопатку… Нашел, перед кем выступать! Им, небось, в интернате мозги промыли: «Толерантность! гуманизм! равноправие…» – вот она и взбеленилась, когда ей попытались глаза открыть. Сам виноват, придурок. Если уж собрался просвещать соплюшек, надо было сначала почву прозондировать. Узнать, чем девчонки дышат, что им в мозги загрузить успели.

Еще и испугался, лицо потерял. Стыдно-то как…

Гладкий плексанол приятно остужал разгоряченный лоб. К счастью для Рауля, кольцевая галерея спорткомплекса ВКС пустовала, и молодой человек обрел здесь желанное одиночество. Все сейчас на трибунах. Да и ему волей-неволей придется возвращаться в ложекапсулу. Садиться рядом с девчонками, свидетельницами его позора. Хорошо хоть, капитан ничего не видел… Проклятье! Ему ведь сопровождать эту парочку на Террафиму! У сестры день рожденья – тринадцать лет. Вот и пригласила подругу на праздник. Предкам с планеты выбраться не удалось: дела, работа.

«Рауль, слетаешь за сестрой на Ларгитас?»

«Нет проблем, папа!»

При мысли об отце молодой человек закусил губу. Ну почему, почему Клаус Гоффер работает в этой проклятой комиссии, гори она ядерным пламенем?! Где угодно, только бы не… Снаружи, за прозрачным куполом, противореча буре в душе Рауля, по небу неспешно плыли белые корабли облаков. Их бока, подсвеченные солнцем, отливали золотом и пурпуром, медью и багрянцем. Хочется раскинуть руки – и взлететь…

Ларгитас. Колыбель величайшей цивилизации Галактики.

Когда он начал осознавать истинное положение вещей? В школе? Сколько ему было? Двенадцать? Тринадцать? Как сейчас Линде… Впервые его обозвали «прихвостнем» в шестом классе. Оскорблений Рауль не прощал, и немедля заехал Готфриду в ухо. Получил в ответ. Кинулся молодым бычком, повалил, вцепился в глотку…

Их растащили.

– Прихвостень! Об тебя руки марать противно!

– Давай!

– В другой раз ногами затопчу!

– А ну давай! Давай!

– Ногами!

– Ты у меня дерьмо жрать будешь!

– Заткнулись. Оба.

И шестиклассники послушно заткнулись. Еще бы не заткнуться, если над тобой воздвигся Пыра, гроза всей школы. Его, по слухам, даже директор побаивался.

– Говори ты.

Пыра ткнул пальцем в Готфрида.

– Он с эниками водится! С бениками! Прихвостень!

Рауль было дернулся – врезать мерзавцу! – но встретил тусклый, тяжелый взгляд Пыры.

– Гот правильно говорит. С эниками водиться – последнее дело. Ну а ты?

– А я ему в ухо дал!

– Тоже правильно, – неожиданно для Рауля согласился Пыра. – Но ты хоть понял, за что он тебя обозвал?

– Не-а…

– Так… – вздохнул Пыра, став похожим на учителя. – Придется объяснять.

И объяснил. Как ни странно, не кулаками – словами. Есть настоящие люди, сказал Пыра. Это мы. Есть эники-беники. Энергеты. Ходячие батарейки. Кто с ними дело имеет – тот прихвостень. Жопа красная, пузырчатая.